— Кстати, вы слышали, что он сказал в прошлый раз, когда речь зашла о Грувессоне? — спросил Муландер. — «Я бы пустил этого человека в лабораторию судебно-медицинской экспертизы только тогда, когда он сам бы стал трупом!»
Утес и Муландер рассмеялись.
— Я согласна с Фабианом, — сказала Лилья. — Мы сейчас ведем три расследования. Конечно, мы должны потревожить его. У него ведь даже не круглая дата.
— С каких это пор пятьдесят восемь перестало быть круглой датой? — спросил Муландер.
— Есть ли какие-нибудь видимые повреждения? — спросил Утес.
Тувессон покачала головой.
— Насколько нам известно, нет.
— Ладно, это может показаться глупым, но все же. Если нет никаких видимых повреждений и причина смерти не установлена, почему вы так уверены в том, что это убийство? Может, она умерла от внезапной остановки сердца или у нее была тяжелая форма диабета?
— Поверь мне. Больше всего мне хотелось бы, чтобы это был эпилептический припадок или кровоизлияние в мозг. К сожалению, это не так. Конечно, мы не можем быть уверены на сто процентов, но есть вещи, указывающие на то, что кто-то лишил ее жизни.
— Какие, например?
— В эту среду она побывала в полицейском участке в Ландскруне перед самым закрытием и написала заявление, — сказал Фабиан.
— Какое?
— Не совсем ясно, потому что оно не было принято в работу. Насколько я могу судить, она считала, что ее кто-то преследует. К сожалению, работающий там офицер полиции не пожелал сделать свою работу и не принял ее слова всерьез, после чего она, если я все правильно понял, сдалась и в гневе покинула участок.
— Как это — преследует? Речь идет о сталкинге? — спросила Лилья.
Фабиан кивнул.
— Проблема в том, что она не могла дать никакого описания, потому что никогда не видела преследовавшего. У нее было какое-то «ощущение», которое не покидало ее в последние дни перед смертью, а на полях заявления можно прочитать личные комментарии офицера, в которых он описывает ее как «истеричную», «несущую чушь» и «пытающуюся привлечь к себе внимание».
Лилья покачала головой.
— А что говорит о том, что он был не прав? — спросил Утес.
— Вот это. — Фабиан достал и отправил по кругу копию снимка с мобильного телефона Молли Вессман, где она спала на спине в ее собственной кровати. — Согласно ее заявлению, она проснулась как обычно утром от будильника в мобильном телефоне, и как только подняла его, чтобы отключить, обнаружила, что изображение на рабочем столе было заменено этой фотографией.
— Я проверил ее телефон, — сказал Муландер. — И нет никаких сомнений, что снимок был сделан в 01:32 той же ночью.
— Более того, если мы решим поверить ей, — продолжал Фабиан, — то будем считать, что там никого не было, кроме нее самой.
— Значит, кто-то вломился в квартиру, сфотографировал ее, когда она спала, на ее же мобильный, а потом поставил фото на рабочий стол, — сказала Лилья.
— Да, похоже на то.
— Ингвар, — Тувессон повернулась к Муландеру, — ты уже закончил с технической экспертизой?
— Не больше, чем нужно для того, чтобы они забрали тело. Скорее всего, я не смогу попасть туда раньше завтрашнего дня.
— Замок. Ты успел осмотреть замки?
— Естественно. На следующий вопрос ответ «нет». Там нет никаких признаков того, что они были просверлены.
— Их можно открыть отмычкой?
— И да, и нет. — Муландер скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. — С замком с семью штифтами проблем нет. Его можно открыть на раз-два. С другой стороны, замок безопасности — это уже проблема, а поскольку на внутренней стороне у нее был вставлен ключ, то через почтовую щель открыть его было невозможно даже с помощью специальной длинной отмычки с крюком.
— Другими словами, речь идет о человеке с ключами.
— Если только он или она не завладели так называемой суперотмычкой, о которой говорят, что она справляется почти с любыми замками.
— Мы даже не знаем, запирала ли она дверь на оба замка? — спросил Утес.
— Она утверждает, что на два, — так записано в полицейском отчете, — сказал Фабиан.
— Так, а что с телефоном? — спросила Лилья. — Как он зашел в него без кода? Возможно ли это вообще?