Мотив убийцы. О преступниках и жертвах

П. происходит из бедной крестьянской семьи. Родители его люди трезвые и ни нервными, ни психическими болезнями не страдали. В семье его родителей царила довольно спокойная атмосфера; детей было трое, и все они и друг с другом, и с родителями жили дружно. Сидор учился в трехклассном народном училище и кончил его; учился, по его словам, «очень великолепно», все предметы давались ему легко. С 14 лет он начал работать в качестве чернорабочего на разных железных дорогах. В 1907 году он был призван на военную службу и, по возвращении с нее в 1910 году, устроился на службу по почтово-телеграфному ведомству и служил в московском почтамте и во время совершения своего преступления. Половую жизнь он начал с 19 лет; в 1920 году он женился и живет с женой хорошо. До 1917 года он отличался большой половой потенцией. С 1917 года особого влечения к женщинам не имеет. Во время военной службы он получил триппер, принявший у него хроническую форму и по временам проявляющийся у него снова. Пьет он мало и редко. Вспыльчив и не из добрых. Самолюбив. Злопамятен. Ревнив. В раздражении легко может перейти к насилию. Одного знакомого, который, будучи у него на именинах, стал ухаживать за сестрой его жены, а потом и за его женой, он сильно избил и спустил с лестницы, после чего побитый довольно долго лежал в больнице. Упорно отрицает свою вину в развращении подростков, хотя всеми обстоятельствами дела и восемью свидетельскими показаниями вполне уличен. Дать моральную и социальную оценку он не в силах, хотя говорит, что считает такие поступки очень плохими, но мотивировать такую оценку как следует не может. Импульсивный тип, носителем которого является П., ясен, но его предрасположение не идет далее сферы полового чувства и половых удовольствий.

То же можно сказать и о Ш., 32 лет, который в момент своего преступления состоял учителем пения и музыки в одном из детских домов. Он сумел завоевать себе симпатии детей, часто приглашал их к себе на квартиру, где у него были музыкальный ящик «Стелла» и разные птички, очень привлекавшие детей. В конце лета 1923 года жена Ш. уехала на время к родственникам, а он стал особенно часто приглашать к себе Шуру У., 8 лет, и Олю Г., 8 лет, сажал их к себе на колени, целовал, гладил их тела, запускал руку под панталоны, снимал с них панталоны и лизал их половые органы. При попытке девочек кричать он приказывал им молчать, угрожал исключением из детского дома, а иногда даже убийством. Он обещал купить им по мячику и строго приказал никому ни о чем не рассказывать. Те повиновались. Кроме указанных двух девочек, он зазывал к себе еще двух девочек – К. и В., из которых каждой было по 10 лет. Этим девочкам и одной из вышеупомянутых он засовывал пальцы в их половые органы, чем причинял им физическую боль, от которой К. даже кричала. Кроме того, он вкладывал им в половые органы спринцовку, которой лечился от триппера, причем на вопрос девочки В., что это такое, он ей сказал, что эту штучку он вставляет и в половой орган жены, когда последняя спит. И воспитанниц более старшего возраста Ш. не оставлял в покое, хотя к ним он в общем приставал меньше, опасаясь с их стороны протеста и жалоб. В конце декабря 1923 года дети были как-то в опере Зимина. Щ. вошел в ложу, где сидели девочки Анна Ю., 12 лет, и Элла Р., 12 лет, и, когда погасили огонь, стал их целовать и хватать за груди и только после угрозы детей рассказать все заведующему домом оставил их в покое. Часто Ш. ловил Валентину С., 14 лет, приставал к ней, старался ее обнять и поцеловать. Во время ночных дежурств Ш. заходил в дортуары, сдергивал с девочек 8-9-летнего возраста одеяла и обнимал их голое тело, а когда испуганные девочки поднимали крик, он их успокаивал, говоря, что он поправлял одеяла, которые с них сползли. Такое положение вещей длилось до 6 января 1924 года. Дети старшего возраста стыдились рассказывать о приставаниях Ш., а дети младшего возраста были терроризированы им. Шестого января дети отказались идти с Ш. в кинематограф. По случаю этого отказа был учинен опрос детей, раскрывший поведение Ш. и повлекший привлечение его к судебной ответственности. За свое преступление Ш. приговорен к пяти годам заключения со строгой изоляцией, с запрещением ему заниматься педагогической деятельностью и жить в крупных городах и с ходатайством перед комиссией НКВД о ссылке его в Нарымский край.