Motörhead. На автопилоте

Еще людей напрягает моя коллекция предметов, связанных с историей нацизма: когда я переехал сюда, это стало особенно очевидно. Предметы, имеющие отношение ко Второй мировой войне, ходят по рукам, сколько я себя помню: в конце концов, я родился в год окончания этой войны, и все привозили домой кучу разных вещей на память. Из Англии я притащил только один кинжал и две медали, может быть, флажок и железный крест. А как бывает со всяким хобби: чем глубже ты копаешь, тем становится интереснее, если вообще есть куда копать. Поэтому теперь у меня огромная коллекция немецких предметов военного времени: кинжалы, медали, флаги – да чего только нет. Мне нравится, что все это лежит под рукой, потому что это напоминание о произошедшем и о том, что это теперь в прошлом (конечно, нацизм до сих пор существует, но теперь это маргинальное явление). Не понимаю людей, которые считают, что если игнорировать что-нибудь, то оно исчезнет. Это неправда – то, на что ты не обращаешь внимания, только набирает силу. Европа игнорировала Гитлера двадцать лет. Мы могли разбить его в 1936 году: французская армия могла вышвырнуть его из Рейнской области, и на этом Гитлер бы закончился. Его люди потеряли бы власть. Но французы бежали – опять – и развязали ему руки. В результате он убил четверть населения земли! И он не курил, не пил, был вегетарианцем, носил аккуратный костюм, коротко стригся, был такой опрятный человек. В Америке его бы обслужили в любом ресторане – не то что Джесси Оуэнса, героя Олимпиады 1936 года[64].

Джесси Оуэнс вернулся домой, покрыв себя славой и заслужив восемь медалей: он показал Гитлеру преимущества демократии и многонационального общества, – а его не пустили в ресторан в его собственном родном городе. Что за херня? Вот такие двойные стандарты меня просто бесят. Вы знаете, что в Англии и Америке до сих пор есть клубы, куда не допускают евреев? Америка – страна отрицания. Взять хоть производителей моделей самолетов: они отказываются помещать свастику на модель Messerschmitt 109, но ведь тогда это был официальный символ Германии. Значит ли это, что когда-нибудь в будущем модели Mustang будут выпускать без белых звезд, потому что кто-нибудь на совещании решит, что это символ американского империализма? Рисовать свастики на пластиковых моделях самолетов запрещается, но разве от этого все те убитые евреи станут менее мертвыми? Нет! И давайте даже не начинать разговор о том, что так называемые американцы сделали с настоящими американцами – индейцами. Как вы можете заметить, мне немало приходилось спорить на эти темы. Видимо, люди не любят правду, но я ее люблю; я люблю правду, потому что она всех злит. Если много-много раз продемонстрировать им, что их аргументы ничего не стоят, то, может быть, в одном случае кто-то скажет: «Вот как! Кажется, я ошибался». Я живу ради таких моментов. Это редко бывает, уверяю вас.

Но вернемся к нашим делам, то есть к мерзким делишкам музыкальной индустрии. Одна из главных причин моего переезда в Лос-Анджелес – желание быть поближе к нашему лейблу. В Лондоне мы встречались с Джерри Гринбергом, главой WTG Records, и он проявил большой интерес к нам и обещал всячески нас поддерживать. Но я сразу решил: мне надо быть на месте. Если Motörhead подписаны на американский лейбл, я не могу сидеть в Англии, потому что это никогда раньше не работало. К тому же тогда с нами впервые заключили контракт на запись нового альбома – до тех пор американцы просто издавали у себя альбомы, которые мы уже сделали для английских лейблов. Так что мне было важно самому приглядывать за нашими делами.

С самого начала я понял, что моя настороженность небезосновательна. Когда я приехал, меня первым делом пригласили на бранч в офисе лейбла – бранч! Что это, нахрен, такое – бранч? Они что, не знают, как пишется слово «ланч»? У них проблема с буквой «л»? И знаете, из чего состоял этот супер-важный приветственный бранч? Нам просто доставили китайскую еду в судках из фольги: «Лемми, хочешь еще кисло-сладкой свинины? Здорово, что ты с нами, старик! Motörhead всегда были одной из моих любимых групп!» Ха! Никто из них в жизни не слышал ни одной нашей песни, разве что они быстренько ознакомились с нашим материалом на неделе перед встречей. Это такое дерьмо, и все совершенно очевидно, а они еще думали, что я не вижу их насквозь. Там почти все были старожилы музыкальной индустрии, которых недавно запихнули на новый лейбл. Ни одного свежего, энергичного, увлеченного лица.