Моторы заглушили на Эльбе

Поддержанная танкистами и самоходчиками 77-я дивизия в ожесточенном бою овладела вокзалом, захватив большие трофеи. Сметая на своем пути отдельные очаги сопротивления врага, она стремительно вышла на юго-западную окраину города. Но жаркие схватки с обреченными остатками вражеского гарнизона продолжались до рассвета. К утру еще один город был вырван у врага советскими солдатами и возвращен законному хозяину — польскому народу.

Командира батареи Тимофея Ивановича Давыдова и его боевых товарищей, павших смертью храбрых в ночном бою, — офицеров А. И. Горелкина и Ф. Ф. Фатхутдинова, наводчиков В. В. Ларионова и И. Г. Подобеда, механика-водителя В. И. Кушеметова и заряжающего Г. П. Хорькова — хоронили в только что освобожденном Радоме, на его восточной окраине, у шоссе. Возле братской могилы выстроились бойцы батареи. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья мерзлой земли и бросали в яму. На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой. На пирамиде — квадрат белой доски, на ней — выжжены имена и фамилии незабываемых друзей-однополчан.

— На вашей могиле, — звучал в морозном воздухе голос майора Пузанова, — клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое вашей горячей кровью знамя до полной победы над фашистским зверем!

— Клянемся! — ответил строй.

— Пройдут годы и десятилетия, — продолжал парторг, — а память о вас не померкнет в нашем сознании. Не забудет вас и человечество, ради свободы которого вы отдали свои молодые жизни! Тропа к вашей могиле не зарастет никогда!

Гулко ударили выстрелы прощального салюта. Воины заняли места в боевых машинах, стоявших колонной вдоль шоссе. Их теперь четыре. Пятая, сгоревшая, осталась навечно в памяти этих солдат. Взревели моторы. Лейтенант Новожилов, ставший во главе батареи, взметнул флажки: «Делай, как я!» Ускоряя движение, колонна устремилась на запад, туда, где гремел бой.

К исходу дня 16 января стрелки-гвардейцы и самоходчики вышли на западную окраину большой деревни Волянув, разгромив на подступах к ней сопротивлявшуюся большую группу противника. На достигнутом рубеже задержались на всю ночь. Стрелковые полки закрепляли занятые позиции. Подошли машины с боеприпасами и горючим, походные кухни самоходчиков. Непрерывное боевое напряжение, бессонные ночи вконец измотали воинов. Обслужив машины и наскоро перекусив, экипажи распределяли между собой время для короткого отдыха, устраивались прямо в боевом отделении самоходки и быстро засыпали. Назавтра предстоял новый марш-бросок.

Мы, политработники, использовали короткую передышку для бесед с офицерами, сержантами и солдатами, инструктировали партийный и комсомольский актив, особенно парторгов и комсоргов батарей, назначенных из резерва вместо погибших и раненых. Несмотря на усталость, настроение у бойцов было приподнятое. В только что полученных газетах был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего о переходе в наступление войск 1-го Белорусского фронта. В числе отличившихся упоминались войска генералов Колпакчи и Баринова. Верховный благодарил солдат, сержантов, офицеров и генералов за их подвиг на Висле. А по радио передали новый приказ: Москва салютовала войскам, штурмом овладевшим городом Радом. Весть эта молнией облетела подразделения. Бойцы поздравляли друг друга.

Вместе с почтой Тося привезла пачку бланков с текстом благодарственного письма для вручения воинам, отличившимся в бою при прорыве вражеской обороны на Висле. Прихватив с собой эти бланки, я направился в штаб полка. Штабную машину нашел в центре деревни у большого дома. Из нее доносился стук пишущей машинки. Приказ ли печатался, донесение ли, наградной лист? Человек выполнял простую, будничную работу. Он не стрелял по врагу, не бросал гранат, не утюжил гусеницами танка окопы, но делал, по сути, большое и очень нужное дело: как летописец грандиозных событий, запечатлевал на бумаге короткие рассказы о подвигах, что уже совершены, или же волю командира в приказе, зовущем в бой.

Тихо приоткрыв дверцу, я увидел щупленькую девушку, увлеченную работой. То была Даша Хлебникова. Войти я не решился и так же тихо закрыл дверцу — надо было подумать, как ей сообщить о гибели Давыдова. Она же наверняка спросит об этом. «Скажу, как было», — решил я и, резко открыв дверцу, вошел в машину.

— Товарищ майор! — Даша поднялась с места, вскинув брови и широко открыв большие темно-голубые глаза. Она стояла в нерешительности, не зная, как ей быть дальше.

Я не стал говорить обычное «Как дела?» и, чтобы несколько оттянуть тяжелый разговор, сказал:

— Прошу вас, Даша, на весь личный состав полка заполнить бланки благодарственных писем.

В ответ она кивнула головой и взяла пачку бланков. Помолчали. Я ждал вопроса, а она все не решалась его задать.

— Где офицеры штаба и писарь? — спросил я, чтобы прервать неловкое молчание.