Моцарт

«Я принес ему рукописный дуэт, сочиненный англичанином на популярный текст из оперы Метастазио «Демофонт». Партитура была пятиголосной и состояла из двух вокальных партий, сопровождения первой и второй скрипки и баса.

Это произведение я нарочно принес в рукописи, чтобы абсолютно быть уверенным в том, что он раньше никогда не видел этих нот, и получить бесспорное доказательство его способности читать с листа.

Как только ноты были поставлены на пюпитр, он сразу же мастерски, в темпе сыграл вступление. Стиль исполнения полностью отвечал замыслу композитора.

Вступление окончено. Он взял себе первую партию, а отцу отдал вторую. Голос его звучал слабо, по-детски, но пение было безукоризненно точным.

Отец, певший в дуэте вторым голосом, несколько раз сбился, хотя пассажи его партии отнюдь не были труднее партии первого голоса. Когда это произошло, сын недовольно поглядел на отца, пальцем указал ошибку и помог ее исправить.

Он не только со вкусом и предельной точностью исполнил свою партию в дуэте, но и полностью сыграл сопровождение двух скрипок. Общеизвестно, что только превосходные музыканты могут справиться с таким сложным аккомпанементом.

Я слыхал, что он часто по ночам импровизирует на клавесине, и сказал отцу, что был бы очень рад познакомиться с некоторыми из этих импровизаций. Отец покачал головой и ответил, что все зависит от вдохновения. «Впрочем, — прибавил он, — спросите сами, расположен ли он сейчас импровизировать».

Я знал, что маленький Моцарт очень ценит Манцуоли, знаменитого певца, приехавшего в Англию в 1764 году, и сказал мальчику, что мне было бы очень приятно услышать импровизацию, напоминающую пение его друга Манцуоли в опере.

Мальчик, по-прежнему продолжая сидеть за клавесином, озорно глянул на меня и тут же исполнил пять-шесть строк речитатива, живо напоминающего интродукцию любовной арии.

Затем он исполнил пьесу, соответствующую арии, единственным словом которой было affetto (любовь). В ней было две части. Вместе с интерлюдиями[7] они имели продолжительность обычной арии.

Убедившись, что он расположен к импровизации, я попросил сочинить арию ярости и так, будто она предназначена для оперы.

Мальчик снова озорно поглядел на меня и исполнил пять-шесть строк речитатива, подходящего для вступления к арии гнева. Это продолжалось примерно столько же, сколько длился речитатив любовной арии. В конце концов он настолько воодушевился, что, как одержимый, заколотил по клавишам и при этом несколько раз приподнялся со стула.

Слово, избранное им для второй импровизации, было perfido (неверный).

Под конец он исполнил трудный этюд, законченный им за день или за два до этого.

Его поразительное мастерство было обусловлено не только долгими упражнениями, но и совершенным знанием законов композиции. Так, к заданному дисканту он мгновенно писал бас.

Он мастерски владел искусством аппликатуры и всегда сменял пальцы необыкновенно естественно и продуманно.

Я сам был свидетелем всех этих чудес, а потому, признаюсь, не мог отделаться от подозрения, не скрывает ли отец настоящий возраст мальчика. Однако как внешность его, так и манера поведения явно носили отпечаток возраста. Например, в то время как он для меня играл, в комнату вошла его любимая кошка. Он тотчас оставил клавесин и подбежал к ней. Долго мы не могли снова усадить его за инструмент.

Время от времени он гарцевал по комнате верхом на палочке».