Моцарт

Пребывание маленького Моцарта в Моравии не прошло бесследно для его музыкального развития. Оно наложило глубокий отпечаток на всю его творческую биографию. Здесь, в Оломоуце, мальчик впервые приобщился к богатейшей сокровищнице чешского народного музыкального творчества. Лиричные, зажигательно-веселые песни и танцы чехов глубоко запали в душу ребенка. Уже в первых операх Вольфганга, написанных вскоре после возвращения из Моравии, звучат отголоски и даже прямые цитаты моравских народных песенно-танцевальных мелодий. И позже, в юные и зрелые годы, Моцарт не раз обращался к славянскому народному музыкальному творчеству.

В 1786 году, в пору расцвета своего гения, Моцарт написал до-мажорный фортепьянный концерт. В нем есть тема, настолько обаятельная и светлая, что П. И. Чайковский, сочиняя интермедию к «Пиковой даме», использовал ее. Как удалось установить советскому музыковеду И. Бэлзе, эта моцартовская тема, у Чайковского «Мой миленький дружок», является не чем иным, как мелодией чешской народной песни «У меня была голубка».

Глубокая, нерасторжимая связь Моцарта (как, впрочем, и всех венских музыкальных классиков) не только с австрийской, но и со славянской музыкальной культурой характерна для всего творчества великого австрийского композитора. Это не случайно, ибо одной из существенных особенностей австрийского музыкального искусства является плодотворное усвоение культурных богатств славянских народов, живших в то время на территории Австрии.

Лишь в январе 1768 года Моцарты вернулись из Моравии в Вену. Надежды Леопольда не оправдались. Австрийская столица встретила их довольно равнодушно. Дать концерт при дворе не удалось. Недавно овдовевшая Мария Терезия в знак скорби чуралась светской музыки. Чем меньше она была верна супругу живому, тем больше афишировала верность покойному.

Не удалось выступить и в аристократических домах. Венская знать, смертельно перепуганная только что пронесшейся эпидемией, пуще всего страшилась людей со свежими следами оспы на лице. Личико же Вольфганга было испещрено красными пятнами. К тому же венцы уже успели забыть чудо-ребенка, когда-то вскружившего им головы. Пять лет — срок немалый, особенно для аристократической Вены, о духовных интересах которой можно судить по этому перечню наиболее любимых и наиболее посещаемых зрелищ:

«Бой собак-догов с диким венгерским быком посреди огня, то есть с огнем, подвязанным под хвостом, и с петардами за ушами и на рогах; бой дикой свиньи с догами; бой большого медведя с догами; бой дикого волка с гончими; бой дикого венгерского быка и диких голодных собак; травля медведя охотничьими собаками; бой дикого кабана с догами в железных панцирях; бой тигра с догами и т. п. и, наконец, бой взбешенного медведя, не кормленного в течение восьми дней, с молодым диким быком, которого он съест живьем на месте один или вместе с волком».

Ромэн Роллан, приведя этот перечень, со справедливой горечью восклицает: «Две или три тысячи человек, в том числе дамы из общества, присутствовали на этих боях, часто дававшихся в цирке в Вене. Таковы были зрелища, пленявшие слушателей Гайдна и Моцарта!»

Леопольд, хотя и желчно, но в общем правильно характеризует художественные вкусы венской знати. Он пишет Хагенауэру: