Но кокетливо рядившийся в одежды просветителя и мецената курфюрст баварский оказался таким же невежественным, как и архиепископ зальцбургский. Когда ему доложили о Моцарте, он изрек:
— Моцарт еще не дорос до того, чтобы служить при мюнхенском дворе. Пусть сперва съездит в Италию и прославится там.
Но Вольфганг решил не отступать и во что бы то ни стало добиться личной встречи с курфюрстом. Ценой больших хлопот ему это удалось.
Целый час простоял он в узкой и душной прихожей, осыпаемый насмешливо-презрительными улыбками снующих взад и вперед лакеев и придворных, пока Максимилиан, наконец, соизволил дать обещанную аудиенцию.
Вольфганг волновался. Он чувствовал себя неловко. Необходимость выступать в незавидной роли просителя, употреблять вместо привычных, столь любимых им простых слов тарабарский язык придворных шаркунов удручала, сковывала.
Курфюрст же был совершенно спокоен. Он говорил с Вольфгангом тем вежливо-сочувственным тоном, какой оскорбляет человека неизмеримо сильней, чем самая разнузданная брань.
Вот как описывает эту аудиенцию сам Вольфганг:
«Когда курфюрст приблизился ко мне, я сказал:
— Разрешите, ваша светлость, всепокорнейше припасть к вашим стопам и предложить свои услуги.
— Значит, совсем из Зальцбурга?
— Да, ваша светлость, совсем.
— Что так, ведь вам дали бы прибавку?
— Ни в коем случае, ваша светлость. Я только попросил разрешить мне попутешествовать, а он мне отказал. Оттого я и был вынужден предпринять сей шаг. Хотя я давно уже подумывал об отъезде. Ведь Зальцбург — не место для меня.
— Да, верно. Боже мой, молодой человек! Но отец-то ведь все еще в Зальцбурге?
— Да, ваша светлость, он покорнейше припадает и т. д. Я был уже три раза в Италии, написал три оперы, являюсь членом Академии Болоньи, для чего выдержал сложное испытание. Многие маэстро должны были четыре-пять часов трудиться в поте лица, я же исполнил все это за час. Сие может быть свидетельством того, что я способен нести службу при любом дворе. Однако мое единственное желание — служить вашей милости, ведь вы сами большой…
— Да, мое милое дитя, но нет вакансий. Мне жаль. Если бы была хоть одна вакансия.
— Заверяю вашу светлость, что Мюнхен безусловно не посрамлю.
— Да, но все это бесполезно. У нас нет ни одной вакансии.
Это он произнес уже на ходу».
Итак, надежда на Мюнхен развеялась подобно миражу. Для Моцарта при баварском дворе места не нашлось.
Что ж, нет так нет! Вольфганг был слишком юн, оптимистичен и, несмотря на свои молодые годы, приучен к жизненным передрягам, чтобы впасть в уныние. Не Мюнхен, так Маннгейм. Наверно, тамошний князь окажется умней баварского.
Стало быть, в Маннгейм. Но по пути Вольфганг решил, по совету отца, заехать в Аугсбург, надеясь там хоть немного поправить материальные дела. Ведь Зальцбург он покинул с небольшой суммой, которую Леопольд кое-как наскреб, завязнув в долгах. Выступления в аристократических домах Мюнхена были щедро награждены овациями, но не деньгами. А, как писал жене и сыну Леопольд, «красивыми словами, похвалами, криками «брависсимо» ни с почтовыми смотрителями, ни с трактирщиками не расплатишься». Вот и решили дать в Аугсбурге несколько концертов, чтобы выручить хотя бы немного денег. Где, как не на родине отца, сумеет знаменитый Моцарт, принесший захолустному Аугсбургу громкую славу, собрать полные залы слушателей!