Моцарт. Посланец из иного мира

На самом деле, герр Дейм-Мюллер, это — циничные и жестокие монстры, пожирающие плоды трудов и творчества других людей. Они без устали вещают нам о христианстве, о десяти заповедях. А сами всюду снимают «сливки», паразитируя на таланте, профессионализме и бескорыстии простых людей. К сожалению, мой герр Дейм-Мюллер, так примитивно облапошивать себя позволяют почти все.

Люди созданы, чтобы служить Богу, жить по христианским законам. Но человек по натуре своей слаб и боится дать отпор злу., потому-то Зюсмайр и ему подобные парии присасываются к людскому сообществу и живут за их счет.

Заявлено довольно сильно, не правда ли герр Дейм-Мюллер? Теперь Вы знаете правду, хотя правда бывает разной, а истина одна. Может, поэтому правда не стоит того, чтобы ее знать? Далее, как сказано у Шекспира, молчание. Писать об этом грустно, и рука моя утомлена так же, как и мое сердце.

Надеюсь, что Вам хорошо работается.

Ваша Мария Магдалена Хофдемель».

«Брюнн, 29 сентября 1797 года.

Милый герр Дейм-Мюллер!

Это письмо — последнее, мой друг. Мне осталось совсем недолго быть здесь, я уезжаю. Не думайте обо мне плохо. Мой сын Вольфганг уже большой, ему 6 лет. Я знаю только одно, что моему сыну не надобно, как отцу, опасаться завистников, которые могли бы посягнуть на его жизнь. Он не так велик и гениален, как его отец, Вольфганг Моцарт. Я постараюсь ему найти достойное занятие, поскольку люди нашего круга живут другими категориями: не работают, а подыскивают себе занятие по душе.

Ну а те кошмарные события, словно Ивиковы журавли, возвращают мою память к тому ужасному декабрю 1791 года. Просто я чувствую себя, как наш старый кот, который делит со мной весь домашний прозаический быт: я утратила интерес к пище и совсем высохла. Но мне кажется, что внутри я светла и прозрачна, как воздух весенним утром, когда солнце нежно освещает каждую проснувшуюся травинку.

Я была на пятом месяце беременности, ошеломленная и опечаленная внезапной смертью Моцарта, но все-таки пошла на похороны.

Мне сказали, что Констанция больна, и лежит в постели от шока. Я уже потом узнала, что она была совершенно здорова, как мне передали: на лице у нее не было даже признаков печали. Тем самым расчетливая женщина избежала всех хлопот, связанных с погребением Моцарта. Констанция так и не попрощалась с покойным — ни на отпевании, ни на кладбище. Как мне поведали много позже, Моцарта похоронили в общей могиле, 6 декабря 1791 года.

На гражданской панихиде возле собора св. Стефана, показавшейся мне очень странной и даже подозрительной, я почувствовала, что устала от всего, что не в силах больше жить. То была опустошенность от потери горячо любимого мной человека, усталость подкрадывающейся смерти, — ведь беременные женщины читают мысли на расстоянии, разгадывают все головоломки, поставленные жизнью и судьбой.

Какова предыстория трагедии, происшедшей у нас в доме в день похорон Моцарта?..

Франц был страшным ревнивцем, он точно зверь чувствовал, что я больше не принадлежу ему целиком. Не рассудком, но самыми потаенными глубинами своего существа он понял, что распалась та цепь, которая — через мое тело — привязывала его к земле. И он взревел от боли, как загнанный в угол зверь, круша все на своем пути.

Тогда и началась непримиримая тяжба, борьба за меня, за обладанием мной. Но все было напрасно. Франц увидел во мне воплощение зла. Я не винила его за то, что его любовь так быстро обернулась ненавистью. Разве зверь не уничтожает то, что любил больше всего на свете, когда его чрево уже переполнено? Я любила сына, как ни одно живое существо; любила так сильно, что отдала бы его Вольфгангу, если бы верила, что это будет ему — сыну — во благо.

Констанция раздула всю эту историю (либо по собственной инициативе, а скорее — по наущению сверху через известные фамилии: Штадлер — Зюсмайр — Сальери — Вальзегг цу Штуппах — Ван Свитен).

Она была по сути мелочной, самовлюбленной, жадной и примитивной и крайне эгоистичной женщиной. Просто воспользовалась случаем — то ли из-за мстительности, то ли по холод-ному расчету, но встретилась с моим мужем Францем Хофдемелем и по-бабьи эмоционально, в «картинках» проинформировала о «любовной связи» — нашей с Вольфгангом. В трагедии все гениально просто, как это показал в своих шедеврах великий Шекспир.

Вы по-прежнему жадно расспрашиваете меня. Этого следовало ожидать. У умудренных жизнью людей, как Вы, всегда много вопросов, и каждый из них самый важный и неотложный.

Не на все я могу ответить — не из недоверия, а оттого, что времени остается все меньше, а я слабею с каждым часом.