Именно участие к страданиям человека породило создание обоих томов «Болезней великих музыкантов» Д. Кернера, и побудило его сосредоточиться на тайне смерти Моцарта и сделать столь весомый вклад в раскрытие этой тайны, волновавшей его буквально до последних дней жизни. Доктор Кернер и его соавторы отлично понимали сложность проблем, связанных не только с раскрытием загадки ХVIII столетия, но упорными попытками скрыть истину, длящимся, как уже говорилось, двести с лишним лет.
Мое участие в этой истории развивалось столь стремительно, что я даже не успевал проститься с тем или иным персонажем этого реального триллера, в сценарий которого его угораздило попасть. Словно могучим торнадо, судьбы вольных или невольных участников этого повествования были вовлечены в этот смертельный вихрь; и провидение внесло в свой мартиролог новые печальные коррективы.
Меня до сих пор тревожит неожиданный уход Дитера Кернера; тело этого талантливого доктора и литератора находят в одном из тупиков коридора в госпитале Майнца. Диагноз: тромб в сердце. Дело мужа продолжила его жена Сильвия Кернер, которая передала мне ряд материалов и рукописей мужа.
И тут новая потеря, о которой сообщил Гунтер Дуда: внезапная кончина доктора филологии Вольфганга Риттера.
Пришел черед и баронессы Веры Лурье, русской лирической поэтессы, эмигрантки первой волны. Следы обрываются. Остаются манускрипты, письма, документы, книги. Все это я взял с собой. Для работы, для исследования, а значит для того, чтобы восторжествовала истина.
Главное во всем хаосе событий и проблем было то, что я смог воочию удостовериться, как много искренних и честных людей оказалось в сфере моих интересов. Доктор Николаус Клоссет, скульптор и художник граф Дейм-Мюллер, очаровательная женщина, любимая ученица Моцарта Мария Магдалина Хофдемель, профессор истории музыки Гвидо Адлер, русский композитор Борис Асафьев, музыковед и композитор Игорь Бэлза, баронесса Вера Лурье, немецкие исследователи Гунтер Дуда, Дитер Кернер, Вольфганг Риттер. Все они — реальные персонажи истории, существовавшие на самом деле и внесшие свою лепту правды в историю жизни и смерти великого композитора Вольфганга Амадея Моцарта.
Все перипетии, произошедшие со мной, а, главное, тот внутренний переворот в моей жизни с тех дней, как только я коснулся этой темы, я соотношу только с Всевышним. Более того, как только рукописи оказались у меня, я стопроцентно убедился в том, что ничего случайного или хаотичного в нашем мире нет. Закадровый подтекст всех рукописей, документов и реликвий — та душевная боль, та искренняя тревога, которой они пронизаны, а потому не могут не откликнуться в сердцах ныне живущих.
Трудно говорить, чего больше во всем, что случилось со мной. Постижение некого великого смысла или достижение судьбоносной цели, благодаря этим рукописям, этим знаниям?
Наверное, так оно и есть. Стать мудрее, найти свой путь к храму, к вере, чтобы отрава безверия, собственное бессилие не убили в человеке человека. А может быть, написанные тексты — всего лишь знак перемен, перст Божий, приближение долгожданного мига преображения человечества?
Мне тоже пришлось приложить руку к этой рукописи. И я горжусь тем, что внес свою лепту в разгадку истории жизни и смерти великого композитора Моцарта.
Quod erat demonstrandum[17]
«Если живым — уважение, то мертвым — только правду».
Ко второму письму Марии Магдалены Хофдемель ее корреспондент герр Дейм-Мюллер приложил небольшой белый конверт, на котором чьей-то женской рукой было изящно выведено: «Прядь волос герра В. А. Моцарта, 5 декабря 1791 года». В конверте на кусочке картонки — длинная прядь волос, срезанных герром Деймом-Мюллером сразу же после смерти Моцарта. Белокурые, чуть с рыжеватым отливом волосы, мягкие на ощупь были прикреплены двумя скобками к поверхности прессованной бумаги.
Обнаружив эту реликвию, я несказанно обрадовался: прядь волос самого Вольфганга Моцарта! Это было нечто запредельное, что осталось от маэстро. Наконец-то утихли ожесточенные споры о подлинности черепа Моцарта (он изъят из экспозиции в Моцартеуме Зальцбурга). С посмертной маской получилось иначе: хранители Грааля на родине Моцарта сплотились в дружном неприятии этой реликвии, связанной с великим маэстро, хотя доказательств ее подлинности более чем достаточно.