Моцарт. Посланец из иного мира

— Итак, значит «просянка», — озадаченно произнес я и заговорил как по писаному: — «Просянка» считалась чрезвычайно заразной, потому-то тело нужно было как можно поспешно вынести из дома, а санитарный военный лекарь должен присматривать за тем, чтобы в пути соблюдались противоэпидемические гигиенические меры, как-то: сжигание одежды, запрет на прощание с телом и дома и в церкви, похороны без выдержки срока в 48 часов.

— Вот так и должно быть, — уже помягче сказал Ван Свитен. — Так что соблаговолите разъяснить это вашему коллеге, герру Саллабе.

Что произошло той ночью, должно казаться непостижимым. Зофи, как я убедился, была единственной, кто ухаживал за умирающим (он умер якобы у нее на руках), тогда как Констанция, не заходила в комнату, где умирал ее муж. И то, что она по ее словам, сказанным много позже, «с криком, пронзившим ночь, бросилась на постель мертвеца, чтобы заразиться лихорадкой» было совершеннейшим бредом.

Итак, официальной причиной смерти мной, д-р Клоссетом и моим коллегой доктором Саллабой была названа «острая просовидная лихорадка». Нами был составлен эпикриз (предварительное медицинское заключение) и свидетельство о смерти, скрепленное нашими подписями. Окончательный диагноз подтвердили и представители властей, осматривавших труп, которые заполнили «карточку» с указанием заболевания и персоналиями усопшего, запись в книгу регистрации мертвых производил другой государственный чиновник на основании ранее составленных документов. Потом эпикриз таинственным образом куда-то исчез. Я, конечно же, догадывался о многом на сей счет.

Добавлю, что по тем временам наша венская медицинская школа знала «лихорадку с сыпью» или «лихорадку, острую», а также «просовидную сыпь», но не «острую просовидную лихорадку». Хотя, мы с коллегой Саллабой очень сомневались, что этот «номер» пройдет гладко: подобный диагноз не встречался ни до, ни после смерти Моцарта. Но нам дали понять, что речь должна идти о заразном заболевании — все указывало на быстрое разложение тела. Поэтому распоряжением, предписывавшим погребение усопшего «не ранее 48 часов», просто пренебрегли.

Незаметно прошло свыше тридцати лет, наступил 1824 год. Я практически не изменился, не считая моего физического состояния, которое было под стать возрасту. И тут произошло невероятное с точки зрения медицины событие. То есть спустя треть века после кончины Моцарта, мой коллега, протомедикус д-р Э. Ф. Гульденер фон Лобес, опубликовал письменное свидетельство о его смертельной болезни. Чудеса были в том, что он составил эпикриз, даже не осматривая тело покойного и не прочитав протоколов о смерти, а некоторым заочным образом. Его диагноз «ревматическая лихорадка», под которой медики подразумевали патологическое раздражение нервной системы с многозначной симптоматикой («ревматизм фиброзных органов, отек серьезных органов, катар слизистых оболочек, паралич нервной системы и так далее).

Кроме того, диагноз «ревматическая лихорадка» в метриках за ноябрь-декабрь 1791 года встречается всего лишь семь раз, и об эпидемии намеков не было!..

Правда, повод для этого был экстраординарным: в Вене вновь ожили подозрения, что великий маэстро умер неестественной смертью, которая связывалась с именем почтенного композитора Сальери, старого соперника Моцарта. Престарелый композитор и придворный капельмейстер Антонио Сальери проживал на ту пору в Вене в доме № 1088 — это угол Шпигельгассе и Зайлергассе. Хуже того, эти слухи широко обсуждались в Вене, и даже утверждалось, что придворный капельмейстер даже хотел покаяться в своем преступлении. Друзья Сальери предприняли все усилия для его реабилитации. Итальянский журналист и агент охранного отделения Дж. Карпани в миланском журнале «Biblioteca Italiana» (1824 год) опубликовал большую апологию Сальери, в которой и представил «аттестат» Гульденера. Автор заочного эпикриза, правда, признался, что Моцарта он не посещал и никогда его не видел; все им было будто бы записано со слов лечащих врачей Моцарта, то есть меня, д-ра Николауса Франца Клоссета и моего коллеги д-ра Саллабы.

Знаменательно уже то, что я, д-р Клоссет, находился в здравом уме и твердой памяти! И проблема была только в том, чтобы прийти ко мне и поговорить со мной тет-а-тет, как врач с врачом. Если бы не моя постоянная хворь и недомогание — я добрался бы до коллеги фон Лобеса самостоятельно.

Таким образом, если подвести итог всей этой группе смертельных диагнозов Моцарта, то все тут неясно, расплывчато и бездоказательно.

Я привык к анекдотам, которые рождались полчищами, как летом мухи, когда речь шла о великих людях. Если верить сплетникам, тогда получается, как по господину Ф. Б. Сюару из Франции, который утверждал, что великий маэстро страдал неизлечимой болезнью, которой его одарила некая дама из театральных кругов. А сифилис в те времена лечился приемом внутрь ртути (пилюли сулемы).

Вот рецепт для примера: