Моцарт. Посланец из иного мира

Однако в истории болезни Моцарта нигде не упоминается о перенесенном им воспалительном поражении почек. Если бы маэстро длительное время страдал заболеванием почек, то в любом случае в том или ином виде до меня и моего коллеги дошли бы упоминания о жажде, которая является обязательным симптомом при подобного рода заболевании, но этого нет! Да присмотритесь, наконец, к известному рисунку Доротеи Шток (исполненного за два года до смерти маэстро), который не выдает «отекших черт» лица маэстро. При этом часто забывается, что Моцарт принадлежал к пастозному типу людей, и портрет семилетнего вундеркинда уже отображало некоторую вялость кожи лица мальчика.

А сколько было услышано мною, о неоднократных высказываниях самого Моцарта, что «его враг» композитор Антонио Сальери «покушался на его жизнь», а также известные намеки Констанции про жалобы Вольфганга на то, что ему дали яду. Все это привело к тому, что подозрение в криминале только усилилось, а потому снова и снова становилось поводом для жарких дискуссий.

Мнения сходились в одном: Моцарту через большие промежутки времени в еду и питье подмешивали медленно действующий яд. И начало этому было положено в конце лета 1791 года. Но тут много противоречивого. Если повнимательней присмотреться к моему бывшему пациенту, то симптоматология отравления, к примеру, мышьяком совсем не соответствует клинической картине последней болезни маэстро.

Головные боли, головокружение, рвота, потеря веса, неврозы, депрессии, легкая возбудимость и беспокойное состояние — это признаки остро очерченного каломельного заболевания или «erethismus mercurialis». К картине хорошо изученного на сегодняшний день (1823 год) этого недуга относятся такие симптомы: лихорадка, экзантема и раздражение мозговой оболочки, то есть признаки, в конце концов, проявившиеся у Моцарта. А упомянутое выше ощущение озноба у маэстро — типичное при длительном действии препарата данного типа.

Я вновь и вновь мысленно возвращаюсь к последним дням великого маэстро. Хроника коротка и известна. Уже 28 ноября 1790 года мы с д-ром Матиасом фон Саллабой проводили консилиум, но так и не пришли к общему заключению. 3 декабря Моцарту пустили кровь, и состояние больного несколько улучшилось.

Вечером 4 декабря у маэстро поднялся сильный жар, начались невыносимые головные боли. Я был тогда в театре и не думал, что у маэстро будет такая сокрушительная динамика, После спектакля, я застал Моцарта совершенно плохим и назначил холодные компрессы на лоб. За два часа до смерти Моцарт потерял сознание; а что-то около 00 часов 50 минут, то есть на исходе первого часа нового, наступающего дня, 5 декабря великого композитора не стало.

В этот момент у кровати больного находились я, как домашний доктор, и свояченица — фрау Зофи Хайбль. Мадам Констанция, кажется, в тот момент отсутствовала: она то появлялась, то исчезала где-то в глубинах квартиры. Мне даже показалось, что она сторонилась покойника, избегая находиться рядом с мужем. Или так мне все казалось, — трудно сказать.

Тогда вопросов у меня возникло много. Так, мне было сообщено, что Моцарт хотя и был соборован, но причащен не был. Однако такое возможно только у лиц, находящихся в бессознательном состоянии, или тяжелобольных in hora mortis (при смерти). Следовательно,

Зофи Хайбль застала Моцарта уже в состоянии, исключавшем какую-либо сознательную деятельность или общение, что, надо сказать, вполне соответствовало тяжести заболевания маэстро.

У Вольфганга были приступы головокружения и слабости и другие симптомы.

Сохранявшаяся до последнего момента работоспособность, отсутствие длительных провалов сознания ante finem (перед кончиной), отсутствие жажды и начавшееся в самом конце эминентное опухание тела (острый, токсичный нефроз); далее были головная боль и рвота, галлюцинации и бред, катастрофическая потеря веса и финальная кахексия с терминальными судорогами. А поскольку не обошлось и без диффузной сыпи, то мой диагноз был таков: «острая просовидная лихорадка», — болезнь, всегда сопровождавшаяся характерными изменениями кожи.

Причем, я и тут не собираюсь грешить против истины. Когда мы с коллегой обдумывали, что включить нам в эпикриз о смерти В. А. Моцарта, меня на минутку попросил уединиться герр Готфрид Ван Свитен.

— Каков ваш вердикт, доктор Клоссет? — жестко спросил он.

Я замялся, памятуя наши с ним прошлые беседы.

— Да как вам сказать, герр барон. Мы с доктором Саллабой расходимся в диагнозе. Мой коллега склоняется к тому, что смертельная болезнь Моцарта наступила в результате токсико-инфекционного заболевания, поскольку, с его точки зрения, налицо обычные симптомы воспаления мозга или deposito alia testa (буквально: «отложение болезнетворной материи в голове» — лат.).

— Есть мнение, что это острая просовидная лихорадка, — болезнь, всегда сопровождающаяся характерными изменениями кожи, — вдруг резко заявил Ван Свитен и добавил: — У вас все эти симптомы налицо. И потому никаких вскрытий тела не производить, никаких эпикризов не писать. Иначе. иначе вам удачи не видать!