Мотылек

— Эй, кто-нибудь, несите лестницу. Лестницу! Лестницу! Несите ее сюда! — кричал он на бегу, направляясь к тому углу дома, где было окно комнаты Милли.

Дейв Уотерз стоял в стороне от всех. Казалось, он не видит, как вокруг него от водопроводной колонки во дворе к дому и обратно с ведрами в руках носятся люди. Потом он неожиданно подпрыгнул и, заорав: «Нет, ему не видать ее! Ему не видать ее!» — кинулся бежать в противоположном от Роберта направлении к двери, в которую совсем недавно прошла Милли.

Лестница утопала в дыму, но Дейв добрался до лестничной площадки. Дверь на галерею была открыта, выходившие на нее комнаты полны дыма, но еще не горели. Полыхали оконные занавески и лестница. Он двинулся к лестнице, но она была закрыта пеленой огня. Он задыхался. Легкие разрывались от дыма, он крутился во все стороны и наконец совершенно перестал ориентироваться. Для того чтобы вернуться к двери на лестницу, ему пришлось встать на четвереньки, но, ткнувшись рукой в ножку кровати, он понял, что попал в одну из комнат. Когда он еще раз увидел свободный от огня проход к двери, его легкие уже почти не могли дышать. Он увидел красный отблеск занавесок, значит, за ними окна. Последним усилием он потянулся к занавеске, схватился за горящую материю, и вся она обвалилась вокруг него. Теперь он должен был бороться не с огнем, а с душившим его дымом, и умер раньше, чем загорелась одежда…

Роберт сравнительно легко взобрался по глицинии и так же просто влез в открытое окно комнаты. Здесь его остановил дым. Он ощупью добрался до кровати Милли, будучи в полной уверенности, что найдет ее задохнувшейся в постели. Но постель была пуста. Он потрогал одеяло, рука наткнулась на что-то мокрое, не нюхая, он догадался, что это такое. Он ползал по комнате, пытаясь найти ее и, когда удостоверился, что в комнате ее нет, извиваясь на животе, пополз в сторону лестничной площадки.

Здесь все заволокло дымом, но еще ничего не горело, однако вся галерея, насколько он мог видеть, полыхала в огне. Он было совсем уже повернул назад, когда услышал жалобный стон. Он ничего не видел, но двинулся на звук. По-видимому, он доносился с противоположного конца коридора, где располагались спальни. И он сначала почувствовал, а потом увидел собаку. Он дотронулся до нее рукой, провел рукой по спине и наткнулся на руку, запутавшуюся в собачьей шерсти. Задыхаясь от дыма и жара, он ощупал всю руку до плеча. Он находился за углом галереи, которая уже горела, и до него это дошло только тогда, когда его руку, ту, которой он брался за лестничный столб, пронзила страшная боль. Столб пропитался керосином, и теперь у него вспыхнула рука. Сперва он не заметил этого, потому что из последних сил тащил недвижимое тело за угол и по коридору. Собака волочилась за ним и молчала.

Добравшись до спальни, Роберт ударом ноги затворил дверь и принялся охлопывать Милли руками. Местами халат уже загорелся, но шерстяная ткань горела медленно. Ночная рубашка сгорела до самой полы халата.

Пуговицы мешали Роберту сдернуть с Милли халат. Когда этого не получилось, он стал хлопать по нему и по дымящейся ночной рубашке. Но, увидев, как по ночной рубашке побежал огонек, он сорвал ее с тела, потом осмотрелся вокруг, нельзя ли ее чем-нибудь прикрыть. Он потянулся к постели и вовремя остановился — только дотронься до нее, и все вместе загорится. Подобрав с полу сброшенное им пальто, он обернул им девочку и уже собирался подтащить ее к окну, как услышал с той стороны голос:

— Где вы? Где вы?

— Здесь, — прохрипел он, — возьмите ее.

Когда человек ввалился через окно в комнату, он сразу задохнулся и начал кашлять и отплевываться, Роберт с трудом выдохнул:

— Когда я вылезу, подайте ее мне.

— Вы же один не справитесь.

— Другого пути нет, мы ведь не можем одновременно вдвоем спускаться вниз. Да она почти ничего и не весит.

Он выполз из окна, поставил ногу на перекладину лестницы, человек поднял Милли, как малого ребенка, и стал передавать ее Роберту. В этот момент лестница дернулась, и человек крикнул:

— Я же говорил! Я же говорил.

— Ничего, только поддержите. Я быстро спущусь. И… прихватите собаку.

— Какую еще собаку?

— Вон там, на полу.

Агнес попыталась отобрать у него Милли, но ее оттолкнули. Вокруг была туча народу, и Роберт нисколько не удивился, услышав голос доктора Миллера:

— Правильно, накройте ее.

Он стоял, согнувшись в три погибели, сердце билось так, как будто собиралось выпрыгнуть из груди, и он смог выпрямиться, только когда услышал, как поднимавшийся по лестнице человек проговорил:

— Ей каюк. Добей ее, чтоб не мучилась, дай ей по шее.

— Нет-нет, не делайте этого. — Роберт выхватил у него собачонку. Шерсть на задних лапах обгорела, сгорела шерсть и на кончиках ушей, но сердце подавало признаки жизни, он посмотрел на этого человека и сказал: — Это ее сокровище, она потом будет ее спрашивать.

Чей-то голос произнес:

— Сомневаюсь, будет ли у нее, бедняжки, это потом.

Доктор Миллер стоял теперь рядом с ним и осматривал его руки.