Мотылёк

Подведем некоторые итоги. Никаких особенных событий за эти шесть месяцев не произошло. Все та же пища и все в том же достаточном количестве, что никак не повредило моему здоровью. Вокруг меня люди совершают многочисленные самоубийства и сходят с ума. Но их быстро убирают из камер – слава тебе господи! Страшно угнетает, когда слышишь, как они кричат, рыдают, стонут часами или даже сутками. Я пошел на маленькую хитрость, которая едва не повредила моим ушам. Отрезал кусочек мыла и стал затыкать их, чтобы не слышать душераздирающих воплей. К сожалению, мыло оказалось плохим средством: через день или два уши заболели и потекли.

Впервые за все это время я унизился перед багром, попросив о некотором одолжении. Один из надзирателей, занимавшийся раздачей супа, был родом из Монтелимара, что рядом с моим родным департаментом. Я знал его по Руаялю и попросил принести мне воска. Надо было как-то спасаться от буйства сумасшедших, пока их не удалят из камер. На следующий день он принес мне шарик воска размером с грецкий орех. Просто невероятно, какое облегчение я получил, перестав слушать этих несчастных!

С большими сороконожками я управлялся просто здорово. Школа есть школа. За шесть месяцев меня укусили только раз. Научился спокойно переносить их непосредственное присутствие рядышком. Скажем, проснешься и видишь, что одна ползает по тебе, прямо по голому телу. Ко всему привыкаешь. Здесь нужно проявлять немалое самообладание, ибо щекотание всех этих ножек и усиков очень неприятно. Но если ее схватить, да неудачно, то она обязательно укусит. Лучше выждать, когда она сама уберется подобру-поздорову, а потом найти и раздавить ногой. На бетонной тумбе я всегда оставлял два-три хлебных кусочка от суточного рациона. Естественно, запах хлеба привлекал сороконожек, и они падали в том направлении. А я их бил.

Мне надо было избавиться от навязчивой идеи, все время преследовавшей меня: почему я не убил Бебера Селье в тот же день, когда мы почувствовали, что он затеял свою грязную игру? Эта отправная точка положила начало моей дискуссии с самим собой: когда человек имеет право убить другого человека? Я пришел к выводу, что цель оправдывает средства. Передо мной стояла цель – бежать. Мне удалось завершить строительство прекрасного плота и спрятать его в надежном месте. Счет уже шел на сутки, скоро я должен был отчалить с островов. А так как мне было хорошо известно, насколько опасно проявилась роль Селье во время подготовки предпоследней секции (это ли не чудо, что нам удалось продвинуться так далеко в этом деле?), мне следовало убить Селье без всякого колебания. А что, если бы я ошибся? Убить человека только по подозрению? Мне пришлось бы убить невинного человека! Это ужасно! Да стоит ли тебе, приятель, копаться в мелочах и так щепетильничать? Тебе, приговоренному к пожизненной каторге? Тебе, что еще хуже, схлопотавшему восемь лет одиночки?!

Что же думаешь об этом ты, пропащая душа, с которым обошлись, как с отбросом общества? Мне хотелось бы знать, какое право имели те двенадцать ублюдков заслать меня в эту преисподнюю. Проснулась ли у них хоть раз, заговорила ли совесть? А прокурор (я все еще не придумал, как вырву ему язык), задумался ли он хоть однажды, что слишком переборщил в своих обвинениях? Я был уверен, что даже мои адвокаты уже не помнят меня. Конечно, они обсудили между собой в общих чертах «неудачный процесс по делу Папийона» в суде присяжных 1932 года: «Видите ли, в тот злосчастный день я был совершенно не в форме, а Прадель, представлявший обвинение, был хорош. Он мастерски повернул процесс в нужное ему русло. Это действительно достойный оппонент, и его голыми руками не возьмешь». Мне слышится этот разговор между мэтром Юбером и другими адвокатами, как будто я стою рядом с ними где-то на приеме или в коридорах Дворца правосудия.

Только председателя суда Бевена можно было бы отнести к разряду прямых и честных судей. Этот умный человек со светлыми мыслями в голове вполне мог обсуждать в профессиональных кругах или за обедом вопрос о том, какую опасность таит в себе суд присяжных с точки зрения справедливого и адекватного исхода судебного разбирательства. В пристойных выражениях, разумеется, он мог высказать свое мнение о том, что эти двенадцать ублюдков, или присяжных заседателей, не подготовлены к тому, чтобы принимать на себя ответственность подобного рода. Они легко поддаются чарам как со стороны защиты, так и обвинения. Вопрос только в том, какая сторона выиграет состязание в риторике – защита или обвинение. Они легко могут и оправдать, и приговорить, едва ли понимая, что творят. Все зависит от положительного или отрицательного заряда в атмосфере, которую создает сильнейшая из сторон.