Мотылёк

Перед хижиной я увидел индейца, который обычно ходил с Лали на охоту за жемчугом и управлял каноэ. Я понял, что он ее поджидает. Индеец улыбнулся мне и закрыл глаза, как в настоящей пантомиме: он понимает, говорилось в этом подражании, что Лали спит. Я присел рядом. Индеец о чем-то долго говорил, а я ровным счетом ничего не понимал. Он был молод, хорошо сложен и удивительно силен. Конечно же, в центре внимания оказались мои наколки, которые он рассматривал и изучал, а потом жестами дал понять, что ему бы очень хотелось, чтобы я сделал ему такую татуировку. Я кивнул в знак согласия, но у него был такой вид, будто он не верит, что я сумею. Появилась Лали. С головы до пят она была натерта маслом. Она знала, что это не нравится мне, но дала понять, что в пасмурную погоду вода будет холодная и такая мера необходима. Ее мимика, полунасмешливая-полусерьезная, показалась мне настолько очаровательной, что я заставил Лали объяснить мне эту истину несколько раз, притворяясь, что совершенно ничего не понимаю. Когда я сделал вид, что опять ничего не понял, и попросил объяснить все сначала, лицо ее вытянулось в такой уморительной гримасе, что по ней можно было прочитать: «Или ты глупый, или я такая дура, что толком не могу объяснить, зачем я натерлась маслом». Мимо проходил вождь в сопровождении двух индианок. Они несли огромную зеленую ящерицу весом не менее четырех с половиной килограммов. Вождь нес лук и стрелы. Он только что убил эту ящерицу и приглашал меня пойти с ним и отведать добычи. Заговорила Лали. Вождь коснулся моего плеча и указал на море. Я понял, что могу идти с Лали, если захочу. К морю мы отправились втроем: Лали, ее обычный напарник-рыбак и я. Лодка, сделанная из бальсового дерева, была очень легкой, и нести ее не представляло никакого труда. Они вошли в море, неся лодку на плечах, затем спустили ее на воду. Выйти в море оказалось настоящим искусством: рыбак первым забрался в лодку и сел на корму, держа в руках огромное весло. Лали, стоя по грудь в воде, удерживала лодку в устойчивом положении и не давала ей снова прибиться к берегу. Я сел посередине, и в тот момент, когда Лали тоже оказалась в ней, рыбак погрузил в воду весло, и мы поплыли. Чем дальше мы уходили от берега, тем выше были волны. Метров через пятьсот или шестьсот мы оказались в своего рода канале, где уже стояли две лодки. Лали уложила косы вокруг головы, подвязав их красными кожаными ремешками, которые в свою очередь замотала вокруг шеи и закрепила узлом. Держа в руке большой нож, она пошла вниз в направлении якоря, толстого железного бруса весом около пятнадцати килограммов, опущенного на дно ее напарником. Хотя лодка и стояла на якоре, она не могла избежать килевой качки, то поднимаясь, то опускаясь на волнах. Дно не просматривалось, но, судя по времени, которое требовалось Лали, чтобы опуститься до него и всплыть на поверхность, глубина здесь была метров пятнадцать-восемнадцать. Каждый раз, когда она выныривала с мешком в руке, рыбак высыпал раковины в лодку. В течение всех этих трех часов Лали ни разу не залезала в каноэ, чтобы отдохнуть. Она это делала в воде, уцепившись рукой за борт лодки, и так отдыхала минут пять или десять. Мы дважды меняли место, но Лали и тогда не садилась в каноэ. Место, где мы заякорились второй раз, оказалось богаче уловом, и раковины были там крупнее. Повернули обратно. Лали влезла в лодку, и волны вскоре прибили нас к берегу; старая индианка уже поджидала нас. Мы с Лали предоставили возможность ей и рыбаку отнести раковины на сухой песок. Когда все раковины были выгружены, Лали остановила старую индианку, готовую уже вскрывать их, и начала это делать сама. Кончиком ножа она быстро и ловко вскрыла около тридцати раковин, прежде чем нашла жемчужину. Само собой разумеется, я за это время поглотил их не менее двух дюжин. Мясо жемчужницы казалось только что охлажденным – признак низкой температуры воды у дна. Лали осторожно извлекла жемчужину величиной с ноготь мизинца. Такая жемчужина считалась крупнее средней. Как она сияла! Природа придала ей удивительное свойство менять гамму цветов, причем ни один из них не отличается резкостью тона и не проявляется слишком явственно. Лали взяла жемчужину пальцами, положила себе в рот, подержала с минуту, а затем вынула и засунула мне в рот. Имитируя жевание, она показывала мне, что надо раскусить ее и проглотить. При первом отказе она так мило стала упрашивать меня, что пришлось уважить ее просьбу: я раздавил жемчужину зубами, разжевал и проглотил ее. Она вскрыла еще несколько жемчужниц и заставила меня съесть их, давая понять, что жемчужину нужно проглотить без остатка. Повалив меня силой на песок, она, как маленькая девочка, открыла мне рот, чтобы посмотреть, не осталось ли между зубами крошек. Потом мы пошли в деревню, оставив рыбака и старую индианку заниматься своим делом.