Мотылек

– Во-первых, Карбоньери не имеет к этому делу никакого отношения. Плот рассчитан только на одного человека. Я имею в виду себя. Я просто попросил его помочь оттащить маты с могилы, одному мне было не справиться. Следовательно, Карбоньери не может быть обвинен ни в воровстве казенных материалов, ни в использовании их не по назначению. Он также не может быть обвинен в соучастии в побеге, ибо побег как таковой не состоялся. А этому парню, Бурсе, я пригрозил, что убью, если не будет делать то, что сказано. Что касается Нарика и Кенье, то я едва их знаю. И к этому делу они ни пришей ни пристегни.

– Это не так. Мой информатор показывает другое, – сказал багор.

– Этот Бебер Селье, ваш стукач, может наговорить вам турусы на колесах, приплетя к этому делу совсем невинных людей. Как можно доверять доносчику!

– Короче, – сказал комендант, – вы обвиняетесь в воровстве и использовании не по назначению казенных материалов, в осквернении частной могилы, а также в попытке совершить побег. Будьте добры подписать протокол.

– Я не подпишу, пока не увижу в протоколе мое заявление относительно Карбоньери, Бурсе и свояков Нарика и Кенье.

– Принимается. Впишите данное заявление в качестве дополнения к протоколу.

Я подписал. Просто нельзя выразить словами, что творилось у меня на душе с момента нашей последней неудачи! В изоляторе я словно помешался: почти не ел, не ходил, но курил и курил сигарету за сигаретой, благо Дега хорошо снабдил меня табаком. Каждое утро мне давали час для прогулки во дворе изолятора.

Сегодня утром ко мне зашел комендант и имел со мной разговор. Получалась прелюбопытная вещь: если бы побег удался, он пострадал бы больше всех. И все же именно он сердился на меня меньше всех.

Улыбаясь, он сказал мне, что его жена пыталась ему втолковать, что для человека стремление к побегу из мест заключения вполне естественно, если он не совсем деградировал и не деморализован полностью. Очень тонко комендант пытался выудить из меня признание в соучастии Карбоньери. Но мне показалось, что я сумел убедить его в обратном. Я доказывал, что Карбоньери просто не мог отказать мне в минутной помощи – оттащить маты с могилы.

Бурсе представил следствию мою записку с угрозами и мой чертеж. В отношении Бурсе комендант полагал, что именно так оно и было. Я спросил коменданта, что мне грозит за воровство казенного материала.

– Не более восемнадцати месяцев, – сказал он.

Короче, я стал постепенно выплывать из той пучины, в которую погрузился с головой. Шаталь прислал записку, что Бебер Селье находится в больнице в палате на одного человека. Он ждет отправки на материк. Редчайшая болезнь приключилась с ним – нарыв в печени! Похоже, диагноз состряпан администрацией и врачом во избежание мести.

Меня ни разу не обыскивали и не устраивали шмон в камере. Я воспользовался этим и достал нож. Мне его прислали. Я попросил Нарика и Кенье потребовать у коменданта очную ставку между старшим надзирателем из мастерских, Бебером Селье, столяром и мной, с одной стороны, и ими – с другой, после чего пусть комендант сам решает, продолжать ли их допрашивать, подвергнуть ли дисциплинарному наказанию или освободить и вернуть в лагерь.

Сегодня на прогулке Нарик сказал мне, что комендант согласился. Очная ставка состоится завтра в десять утра. Следственную часть поручено провести главному надзирателю. Всю ночь я боролся с самим собой, взвешивал все за и против. Я намеревался убить Бебера Селье. Я не смог переубедить себя изменить решение. Нет, крайне некрасиво получается – позволить убраться этому гнусу на материк за подлость и там совершить побег – это в награду за провал нашего! Да, но в таком случае тебя, дорогой мой, могут приговорить к смертной казни, обвинив в злом умысле. Да и хрен с ним! Такое вот я и принял решение, окончательное и бесповоротное. Не осталось никаких надежд. Четыре месяца ожиданий и радости, страха, что попадешься, тщательно продуманных действий и усилий – и что же в результате? Все, казалось, уже на мази, и все так жалко и бездарно разрушил мерзкий язык стукача. Будь что будет! Завтра я должен убить Селье!

Единственная возможность избежать смертного приговора – это заставить Селье вынуть нож. А для этого он должен ясно увидеть, что мой уже наготове. Тогда он определенно выхватит свой. Надо, чтобы все это произошло прямо перед очной ставкой или сразу же после нее. Во время устного разбирательства убить Селье не будет никакой возможности, поскольку есть риск, что багор пристрелит тебя. Я положился на беспечность надзирателей, которая давно вошла в пословицу.