Мотылек и Ветер

Весь оставшийся путь я думала о детях — смогу ли прожить жизнь без них? Сможет ли он? Или, пройдут годы и мы решимся усыновить или удочерить сироту, от кого отказались или кто потерял родителей? Проснется ли любовь к не родному ребенку? Я не знала, и не могла сказать за себя будущую — что стану чувствовать через год или десять лет. Смирюсь с судьбой, или стану искать выхода материнским чувствам? Сейчас знала одно — в принятии смерти своего сына мне не хватало только одного — прощания с ним. Телесного прощания, тактильного, осязаемого! Подержать на руках, ощутить крошечный вес и плотность тельца. Сердцем уже отпустила, — пусть будет и его душе и моей легче от этого. Но была незавершенность. Мне нужно, всей моей сущности нужно — не только шепнуть ему «до свидания, Василек», но и поцеловать в лобик. Поцеловать его закрытые глазки.

Юрген не отпускал руки. Держался настолько близко, насколько мог, пока пережидали отток толпы с вокзала, пока ехали в такси до дома. А меня затопляла такая сильная благодарность за это, какой еще никогда прежде не было. Я чувствовала его преданность, осознавала, насколько стала предана ему, что мы настолько сильно сплетаемся сердце к сердцу, что друг без друга не сможем. Да, я женщина и я слабее, но я готова за него драться и умереть. Как он готов утешать и заботиться обо мне, хотя он мужчина и он сильнее. В любви нет разделений. Нет категоричных функций и обязанностей.

— Юрка, а магазин еще не закрыт?

— Нет, до десяти работает.

— Давай выпечки на ужин возьмем? Хочу какао и булочек с корицей.

— Давай. Тогда лучше в пекарню, а не в магазин… сейчас, скажу водителю, чтобы завернул по пути.

Яблоневый

Герман работал грузчиком и сторожем на складе единственного большого магазина в Яблоневом. В понедельник я поехала туда, чтобы проверить ход, на который его выбросило со сбоем Марка Золта — «ожило» помещение или осталось заброшенным? А заодно и навязаться хоть на пять минут поговорить. Созвонилась, договорилась на время и не услышала в его голосе явного недовольства моей наглости.

Яблоневый днем не производил зловещего впечатления. Люди, как люди кругом, только мусора больше, стены исписаны и сами дома слишком старые. Не старинные, как в Сольцбурге на историческом пятачке, а именно что старые — возведены в свое время быстро, из дешевых материалов, без расчета на долгое служение. Если тут продавать трехкомнатную, то по цене не потянет и на комнату в городе. И захочешь — покупателей не найдешь, кому нужны трущобы? Кто родился здесь или кого судьба занесла без шанса на хорошую работу и рост, получается, — заложники. В капкане нищеты из которой можно выпрыгнуть, только если есть ум, здоровье, энергия и удача.

Герман встретил меня у ворот и провел в крошечную подсобку при складе. Отдал в распоряжение единственный стул и налил чая.

— Тут заброшек навалом. В основном квартиры, а не будки или павильоны. Я на смену ночную шел, почти девять было, и побежал в ближайший ход.

— Рядом?

— Да, дом за супермаркетом сразу, я провожу показать, это быстро.

— А ты этого человека никак не знал? Район маленький.

— Знал, — подтвердил Герман, — не лично знаком, а видел. Лысый, как колено, пьяница, вечно терся в округе и всех доставал. Работники его «Марик-алкарик» называли, и удивлялись — как он еще умудрялся выпрашивать мелочь у прохожих на водку, под предлогом «на проезд не хватает». Все всё понимали, и жалели. Я только когда в пустую квартиру к нему попал, понял — к кому занесло. Можешь себе представить?

— Что именно?

— Чтобы такой человек на грани был? Все свелось к примитивному, какие здесь могут быть повороты судьбы?

— Ну да, тоже верно. Я заняла твою единственную чашку?

Парень махнул рукой. Он стоял на пороге подсобки. Внутри для двоих места мало — стеллаж с подписанными коробками, откидной стол на цепочках, табуретка, — заполняли все пространство в четыре квадратных метра.

— Ты сказал, что у тебя обед в это время, поэтому я гостинец взяла. Слойки с сыром и ветчиной.

— Не люблю я это.

— Слойки?

— Угощения. Ешь сама.

Не возразив, развернула бумагу, взялась за один и укусила. Запила чаем.

— Герман, мне твоя помощь нужна и дело такое, что пока его нужно держать в секрете от пограничников и наследника.

— О, как. И что же это?

— У тебя времени в обрез, давай я тебе по пути расскажу. За чай спасибо, а остальные слойки оставлю. Не захочешь сам, собачке уличной скормишь.

Юрген раньше донес до Германа все, чем поделились старосты. А вот о моих «приключениях» в прошлом я рассказала ему первым из нашей компании, придержав эту новость для остальных. Марк Золт, если так можно сказать, наш общий вызов, и я хотела прояснить детали.

Герман не удивился. Даже ничего не переспросил и не уточнил. Выслушал, кивнул:

— Это хорошо. Так чем я могу помочь?