Мотылек и Ветер

Первое сообщение было от старосты — он встревожился побегом. А пропущенный вызов и второе — от Юргена. Мой номер теперь в группе, ведь я наместница Августа по здешним делам. Ничего не ответила. Никому. Как сделать так, чтобы весь мир оставил в покое и никогда больше не трогал? Не подходили ко мне попутчики спрашивать дорогу, не предлагали чай с медом старшие наставники, не лезли с опекой и претензиями всякие Юргены и Катарины? Вот бы раствориться, стать травой или рекой, деревом. Влиться в пространство и умереть именно так — мягко и незаметно, перейдя не в страшную черноту небытия а в сказочную вечность.

— Какие же здесь звезды…

Большой город не мешал октябрьскому небу сиять. Я проходила маленькую полосу леса, идя по пешеходной линии, которую проложили вдоль автомобильной дороги до станции. Машин мало. Шум так незначителен, что я невольно задержала шаг, дав себе минуту почувствовать природу — с ее тишиной, покоем и бездонным небом. Почувствовала. Не только их, но и холод.

Не помогли согреться и два часа в поезде. Я догадывалась, что причиной — голод. Мне нужно было больше есть, для сил, энергии, концентрации, но вспоминать о еде получалось только когда сухая боль обжигала желудок. Не было ни аппетита, ни вакуумного голода в течение дня, одни спазмы и рези. Если перетерпеть, отпускало на время. Заставляла себя есть, иногда давилась, иногда быстро проглатывала без вкуса, иногда, задумавшись, съедала все без тошноты и усилия. Сегодня часть времени для организма украл случай с незнакомцем, — я застряла на «кораблике» минут на десять, а тут прошло десять часов. По внутренним ощущениям — поесть нужно, но я хотела только домой.

В Сольцбурге протряслась с вокзала на монорельсе еще сорок минут, думала, что сейчас залезу под горячий душ, а потом напьюсь кипятка, и лягу под одеяло одетая. Завернусь клубочком, и в комнате даже стены будут греть — близкие, тесные, маленькое пространство ячейки в другой большой ячейке дома.

У общежития меня окликнули. Я шла быстро, но мелкими шажками, устало, потянулась на автомате к замку входной двери подъезда, и не сразу услышала:

— Ирис.

Юрген повторил мое имя, успев подойти так близко, что шанс притвориться глухой, слепой, и скрыться от него — пропал.

— Что?

— Извини меня.

— Тебе не за что извиняться. — Ответила дежурно, приложив магнитный ключ к замку и услышав спасительный звук разблокировки. — Только не разбалтывай, это все, о чем прошу.

Юрген уйти не дал. Сделал еще шаг ближе и задержал за локоть.

— Ты так быстро сбежала, и в таком состоянии… я волновался, что с тобой могло что-то случиться. Почему ты не ответила на сообщение?

— Можно домой? Сил нет…

И вдруг он меня поцеловал. Приподнял безвольно опущенную голову ладонью за подбородок и прижался губами к губам. Так внезапно, что я даже не шелохнулась, чтобы этого избежать, и от растерянности ничего не сделала после. Стояла, как кукла, бесчувственная и застывшая, подставив лицо и не сопротивляясь.

Нет, не совсем без чувств. От тепла приятно. Губы оказались горячими, и словно от самого лица шел жар. Я ледышка и полутруп, а он будто с температурой под сорок, — огненный. Глаза только открывать нельзя. Переждать, пока отпустит, скрыться в темноте подъезда, и там разомкнуть веки. Не смотреть на Юргена, не вспоминать о том, что он про меня знает.

— Поедем ко мне.

Ледяной осенний воздух. И вопрос. Или не вопрос, а утверждение? Отчего-то именно это обжегшее морозом ощущение после поцелуя заронило в меня желание вернуть все обратно. Пусть греет дальше. Едва не застучала зубами, зажмурившись и ответив:

— Поедем.

— Я вызову такси, подожди минуту.

Он отпустил мой локоть, но в тоне послышалась настороженность, словно я вот-вот передумаю и исчезну, едва он отвлечется на анимофон.

— Такси дорого.

— Я не потащу тебя на монорельс. И уже поздно.

Хорошо. Пусть делает то, что сочтет нужным. Только бы скорее в тепло.

Зачем я это сделала?

Я проснулась от сигнала. Юрген быстро его выключил:

— Я на работу, а тебе не надо так рано вставать, спи.

Темная комната чуть осветилась от рассеянного света из ванны, и зашумела вода. Юрген спал на полу, кровати у него не было. Палас, покрывало, простыня, — вот и вся прослойка для мягкости. И снизу все помещение смотрелось странно и даже пугающе. Потолки высоко, мебели мало, воздуха много и казалось, что ты здесь не человек, а забытая в уголке игрушка. Я завернулась в одеяло, как в кокон. Пока рядом был человек, я не ощущала огромного давления большого пространства, дискомфортно, но не настолько, чтобы промаяться без сна. Я спала. В чужом доме, в чужой постели.

Юрген вышел, а я задохнулась без воздуха. Пришлось расправить одну складку убежища и наполовину высунуть голову. Он прошелся, собрал свои вещи, часть скинул в корзину. Оделся в чистое, стоя у комода и выуживая оттуда все необходимое. Почти занырнул в горловину свежей футболки, как я спросила:

— Ты меня пожалел?

— А ты меня?

Даже в полумраке длинный шов на грудине был виден. Я покачала головой в отрицании. Я о нем совсем не думала. И точно уступила ему не от жалости.