Мозаичная ловушка

Несколько дней Саманта терзалась сомнениями, стоит ли звонить Мёлю и какими могут оказаться последствия этого звонка. Нужно ли бросаться в подобную авантюру и затевать роман (в чем сомневаться не приходится, выражение его глаз было вполне однозначным) с публичным человеком, практически знаменитостью, да еще спортсменом? Конечно, это лестно – ведь он хорош собой, за ним бегают толпы поклонниц, а он выделил из сборища именно ее. С другой стороны, кто может дать ей гарантию, что многолетняя слава не превратила его в законченного подонка, обращающегося с женщинами по-скот–ски? Ведь даже его короткое требование позвонить прозвучало как категоричный приказ, отданный тихим, но твердым тоном. В конце концов, раскинув и так и этак, она рассудила: жизнь дается нам всего один раз. И почему бы не воспользоваться предоставленным шансом на непредсказуемое любовное приключение? Отступить она всегда успеет. Но по крайней мере будет что вспомнить в старости.

Когда Саманта набирала его номер, ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Звонить Эдварду Мёлю – почти то же самое, что звонить Тому Крузу, или Брайану Бойтано, или английской королеве. Позвонить и сказать: «Привет, это я, Саманта. Как дела?» Выдержав лишь три гудка, Саманта уже протянула палец к рычагу, чтобы нажать на него и никогда больше не набирать эту сказочно невероятную последовательность цифр, заставляющую ее вибрировать от смятения и дурацкого страха, но в этот самый момент трубку сняли, и приятный мужской голос произнес:

– Алло, я слушаю.

Саманта растерялась. Она не знала, кто подошел к телефону, что ей следует сказать, и поэтому произнесла именно те слова, которые минуту назад казались ей такими глупыми:

– Добрый день. Это я, Саманта.

– О-о-о-о… – пропел голос, взлетая все выше и выше. – Саманта… Синеглазая блондинка с южной трибуны. Привет, привет. Я уж не думал, что ты все-таки позвонишь. Я решил, что так погано играл, что все хорошенькие девушки объявили мне бойкот. Приятно…

– Ты играл очень красиво, как всегда, сероглазый шатен, – ответила Саманта потихоньку приходя в себя. Подумаешь, Эдвард Мёль. Просто молодой бойкий козлик – такой же, как все. – У тебя восхитительные удары по линии. Они так выверены, так безукоризненно точны. Но этот аргентинец…

– …Играл лучше. Я понял. Ему, наверное, на этой адской жаре было вполне комфортно, даже прохладно. А у меня ко второму сету красные круги поплыли перед глазами. Я уже и не различал: мячик на меня летит или солнечный блик… Да черт с ними, с аргентинцем и с этим турниром, с которого я так позорно вылетел. Слушай, синеглазая блондинка с южной трибуны, как ты относишься к идее встретиться еще раз – и не на корте, а в каком-нибудь более тенистом месте?

Конечно, он действовал нахрапом. С другой стороны – а как еще он должен был действовать? Вежливо побеседовать минут пять о новейших тенденциях в мировом теннисе и распрощаться? Саманта сочла его поведение вполне логичным и дала согласие на встречу.

Эду Мёлю было двадцать шесть лет, его карьера резво шла на спад: новое поколение теннисистов – девятнадцатилетние дюжие парни, сердца которых пока работали мощно и бесперебойно, как ракетные двигатели, – выталкивало Мёля с корта своими широкими плечами. Эд неуклонно спускался в мировом рейтинге и уже благополучно выехал за пределы первой сотни. Но поскольку он по-прежнему оставался единственным в стране теннисистом экстра-класса (к тому же в меру обаятельным и фотогеничным), его охотно привлекали для рекламы спортивной одежды, бытовой техники, лекарственных средств – и на этом он загребал столько, что смело мог скатываться хоть в третью сотню. Прошли те времена, когда он круглогодично колесил с турнира на турнир, не зная ни летних, ни зимних каникул. Теперь, по его словам, он собирался участвовать разве что в нескольких турнирах в год, и его совершенно не пугало, что это отрицательно скажется на рейтинге. Эд потихоньку завершал свою профессиональную спортивную карьеру и намеревался в ближайшее время опробовать свои силы то ли в аптечном, то ли в ресторанном бизнесе.