Мозаика еврейских судеб. XX век

Зная, что И. Г. Эренбург был гимназическим товарищем Бухарина, Анна Михайловна 27 января 1961 года письмом поздравила его с 70-летием. Перед тем ее необычайно тронуло, когда она встретила имя Николая Ивановича в первой части мемуаров Эренбурга «Люди, годы, жизнь», напечатанной в «Новом мире», — это было в СССР впервые после 1937 года. Вот фрагмент ее поздравления: «Когда я прочла опубликованную часть „Люди, годы, жизнь“ и нашла там, хотя и мимолетные, но теплые воспоминания о человеке, написавшем предисловие к Вашему первому роману <„Хулио Хуренито“>, о человеке, память о котором для меня свята, мне захотелось крепко пожать Вашу руку и расцеловать…» (Даже имени Бухарина А. М не смела тогда произнести!) «Мне было радостно получить Ваше письмо, — ответил ей взволнованный Эренбург. — Я тоже верю в то, что настанет день, когда и мои воспоминания о Николае Ивановиче смогут быть напечатаны полностью…» Эренбург имеет в виду свои воспоминаниях о молодых Бухарине и Сокольникове — их не рискнул напечатать Твардовский, и тогда Эренбург написал Хрущеву, прося его разрешения на публикацию этой главы; увы, из этого ничего не вышло. Эренбургу удалось лишь в цитате назвать фамилию Бухарина и еще душевно вспомнить его, назвав только имя-отчество, без фамилии, — цензура была лютая.

После обмена письмами Анна Михайловна вместе с сыном Юрой побывала у Эренбурга дома; долго вспоминали Николая Ивановича (несколько эпизодов этого разговора приводятся в «Незабываемом») — эту встречу А. М. всегда помнила. Через некоторое время, под впечатлением того разговора, Эренбург написал еще одну главу о Бухарине для 4-й части мемуаров; он ее, в отличие от других глав, никому не показывал и даже не пытался опубликовать — дело было тогда безнадежное.

В 1986 году я показал А. М. машинопись этой неопубликованной главы из мемуаров Эренбурга. Не знаю, видела ли она ее раньше, но прочла внимательно и сделала ряд поправок. Возле описания последней встречи Эренбурга с Бухариным в Париже 1936 года А. М. решительно написала: «В апреле 1936 г. Н. И. не встречался с Эренбургом в Париже. Апрель я провела в Париже вместе с Н. И.». Прямых доказательств встречи (помимо признания писателя) не было — только косвенные. А. М. приехала в Париж 6 апреля, за день до этого Эренбург уехал в Испанию — так что Эренбурга она не видела. Но парижский доклад Бухарина был 3 апреля, и Эренбург на нем был; кроме того, он дал Н. И. прочесть рукопись своего романа «Книга для взрослых», где в мемуарной главке был абзац о Бухарине — мне это казалось достаточно убедительным. А. М. этих аргументов не приняла. Более того, когда в 1988 году сокращенный текст эренбурговской главы о Бухарине появился в «Неделе», она мне написала: «К публикации Ильи Григорьевича отношусь более чем прохладно, хотя она и теплая. Я слишком много знаю, чтобы многому поверить, а многое опровергнуть»; через год вернулась к этому: «С воспоминаниями в „Неделе“, касающимися Парижа, я никак не могу согласиться. Он (Эренбург. — Б. Ф.) так внимательно слушал меня, когда я рассказывала ему о Париже, спрашивал и о цели командировки, и я по-прежнему сомневаюсь в том, что Н. И. и Илья Григорьевич в Париже встречались. Я же выразила мнение, что поездка была провокационная. Но это нельзя было загодя знать в Париже в 1936 г.». Замечу, что Эренбург приводил в мемуарах закавыченные слова, только если был уверен в точности своей памяти, именно так он привел слова Бухарина о поездке в Париж: «Может быть, это — ловушка, не знаю…» Еще более мрачные слова Бухарина в Париже привел Мальро в книге «Зеркало лимба».

Может быть, такое неприятие эренбурговского рассказа о встрече с Бухариным было вызвано решительным неприятием другого сюжета о Бухарине в Париже 1936 года — но об этом чуть ниже. Безотносительно к Парижу мрачные предчувствия Бухарина в его разговоре с Сокольниковым в Москве (конец 1935 — начало 1936 года) приводила писательница Галина Серебрякова, вдова Г. Я. Сокольникова. Но и ее свидетельства А. М. не приняла. Говорю об этом не для того, чтобы продолжить спор с Анной Михайловной, отнюдь. Хочу лишь подтвердить, что ничего навеянного со стороны, никаких чужих суждений, пусть даже очень авторитетных людей, если только А. М. не была в этих суждениях уверена, в текст ее мемуаров попасть не могло. Это воистину ее воспоминания.

Твердость А. М. наиболее отчетливо проявилась в двух обсуждаемых ею сюжетах — о беседе Н. И. с Л. Б. Каменевым во дворе Кремля в 1929 году и о воспоминаниях Б. И. Николаевского про разговоры с Бухариным в Париже 1936 года. А. М. исходила из своего знания и своего понимания этих сюжетов, а также из анализа тех документов, которые были ей доступны.