Мозаика малых дел

– Ле… Ле… Леонид Моисеевич, не зная ф… ф… французского, как бы я мог преподавать русскую литературу? – Аркадий тоже величает меня по имени-отчеству – как и некий голос в трубке, представляющийся то Денисом, то еще как-то.

Шейнкер досадливо крякнул вскоре после нашего знакомства («Миша – Леня»): «Надо было по имени и отчеству. Теперь поздно». Мне симпатично это невинное пижонство: «Лев Семенович… Дмитрий Александрович…» Как поет Шаляпин: «О! если б навеки так было!»

На пешеходной Малой Садовой, на стыке с Невским, только что завершился пикет «Навеки слитно» («Крымнаш»). Пикетчики разбирают металлическую конструкцию, сворачивают транспаранты. С виду электорат Зюганова. Три полицейских бочонка, из которых один оказался женщиной, наблюдают за порядком. Я уже собрался пройти мимо, как смотрю: подходят два внесистемных оппозиционера. Он – как щепка худой, длинный, с птичьим лицом, изборожденным морщинами, и аккуратно подстриженной бородой. Она – маленькая чернавка, против него совсем крошечная, тоже с птичьим клювиком.

Отправив ее от врагов подальше, чтоб там раздавала «литературу», сам он бесстрашно стал предлагать прохожим оппозиционный листок в метре от пикетчиков. Тому лет сто – или чуть менее, – как полубеспризорного вида мальчишки на этом же месте выкрикивали:

– Газета «Настоящие новости»! Годовая инфляция в России приблизилась к семнадцати процентам! Школьные учебники подорожали в Петербурге вдвое! Рота добровольцев из Екатеринбурга пополнит ряды донбасских сепаратистов! Институт Гайдара предсказал падение ВВП! Газета «Настоящие новости»!

Он делал это молча.

Активист с мегафоном, призывавший всех на митинг по случаю реформы правописания, потребовал, чтобы у внесистемного оппозиционера проверили документы. На основании… – скороговоркой следует перечень нарушаемых им в настоящую минуту положений закона – одиночный пикет не может проводиться ближе 50 метров и т. д. и т. д.

Тот, казалось, только этого и ждал. Паспорт наготове.

– Я не провожу пикета, я раздаю на Невском газету, что разрешено. А их пикет закончился в три.

Он обращается к блюстителю порядка, в котором я не сразу признал женщину. Русским милиционершам, доселе подчеркивавшим свои стати, модель «унисекс» в новинку. Одна старуха («бабушка» по-нынешнему), провожая глазами молоденьких курсанток, обмундированных во все новенькое и непривычно мужское, сказала другой: «Бабьё в формах. Если бы еще в военное время».

Полицейская полистала паспорт, потом взяла газету «Настоящие новости» и стала читать. Мужчина с мегафоном тоже взял себе экземпляр, еще кто-то из его единомышленников взял.

– Тут написано, что Гайдар предсказал падение ВВП, а он повысился.

– Да они пишут, что им Ходорковский велит. Сам он убежал, вас бросил.

– Здесь клевета, – начала было полицейская, – посмотрите, что вы пишете…

– Я ничего не пишу, тут нет моего имени. Я только раздаю газету.

Некоторые из проходивших по Невскому брали: дают – бери, бьют – беги.

– Дайте мне. – Я взял тоже.

Ни дать ни взять кружок энтузиастов подрывной литературы, что-то бурно обсуждающих.

Я стоял с той стороны чугунной цепи – отделявшей Невский от Малой Садовой, – где располагался лагерь патриотических сил. Вроде как сочувствующий.

– А все-таки он один против всех, – замечаю я мужчине с мегафоном. – Мужественный человек.

– Какой он мужественный? За ним Госдеп. Ходорковский вон бросил их, убежал… Бросил вас Ходорковский, убежал! – крикнул мужчина, чтобы все слышали.

– Не говорите, – продолжаю я. – Помните, как писал Симонов? «Да, враг был храбр, тем больше наша слава».

К такому повороту мысли патриотический лагерь не был готов. Столкнувшись с дилеммой: признать храбрость врага или умалить свою славу, они как-то поостыли. И вскоре мы оказались втроем – сообщница агитатора вернулась со своей торбой, полной «Настоящих новостей». Машинально он принялся меня агитировать, но я махнул рукой: отставить, не видите, что я засланный казачок?

– А почему вы не отошли на пятьдесят метров? – спросил я.

– Какая разница?

– Зачем нарываться?

– А с ними только так. Я вам скажу на блатном: тебя опустят, если не… – не расслышал или не понял. По смыслу: лучшая оборона – это нападение.

– А вам не страшно? – вопрос, на который отвечают охотно.

– А что они могут сделать?

– Вы еврей? – поинтересовался я. Не потому, что он отвечает вопросом на вопрос, просто с его внешностью это было бы наименьшим из зол. Во времена оны нянька спрашивала у моей матери про чистильщиков сапог, ассирийцев: «Доча, а они явреи или еще хуже?» – «Что ты, няня, – говорила ей мать, – хуже евреев не бывает».

– На четверть. Мать еврейка по отцу.

Я не стал спрашивать: а еще на три четверти кто? Зато они выяснили, где я живу и что я – израильский гражданин.

– Я бы поехал в Израиль, – сказал он, – если бы можно было добровольцем. Руки чешутся.

«Рота добровольцев из Екатеринбурга пополнит ряды донбасских сепаратистов».

– Поезжайте в Израиль, проголосуйте, – сказала крошечная женщина, в которой прикосновенность к Земле обетованной тоже била в глаза.