Мозаика малых дел

Очередь в билетную кассу отличается от очереди за пивом. Никогда перед пивным ларьком не разыграется зощенковско-ахматовское: «Вас здесь не стояло». И если надо пропустить без очереди особо жаждущего, отнесутся с пониманием. В отличие от пивного ларька в билетных кассах о том, чтоб пропустили без очереди, и думать не моги. Вопросы поддержания дисциплины берут на себя комиссары-самовыдвиженцы, без них билеты брали бы с бою, как на последний поезд. В этом смысле ничего не изменилось и, видимо, не изменится, пока стоит русская земля (а уж это другой вопрос…). Что изменилось – появились мониторы. Все то время, что народ стоит в очереди, над его головами на экранах полезная, более того, жизненно необходимая информация: как вести себя при пожаре, при авариях на газопроводе и т. п. Постоянно мелькает: «Будьте бдительны». Телефоны доверия – ФСБ, МВД. Особая заслуга в оказании помощи населению принадлежит МЧС. «Психологами МЧС оказана помощь в 47 случаях… Запах газа – выходите! Подстерегает опасность… Если кто-то спрашивает… Будьте бдительны. Знай, умей, будь готов. МЧС было спасено…» Здравствуй, Орвелл.

«Серов не портретист»? Спорное утверждение. Я не готов с этим согласиться… шучу-шучу, просто чтобы что-нибудь сказать. Мощная выставка – надо было с нее начать, а не делать круг почета по Русскому музею, нагуляв себе ноги и не оставив времени про запас. А еще, на мой взгляд, тоже полезная и даже жизненно необходимая информация для жителей города и его гостей, благо абсолютное большинство тех и других ею не располагают. Как только выйдете из Русского музея, по правую руку увидите – правильно, Малый Оперный театр, он же МАЛЕГОТ, он же Михайловский. А рядом, как бы его продолжением, здание, на дверях которого написано, что здесь музей-квартира И. Бродского. («Как? А разве не в доме Мурузи?» – «Троцкий, Бродский – фамилии довольно распространенные».) Ах того Бродского, который рисовал Ленина в Смольном? Не пойду. А напрасно. Питая некоторое любопытство к музеям-квартирам, я, как поется, «в щелочку случайно заглянул» – думал, что попаду в хоромы соцреалиста, а попал в пещеру Аладдина. Навряд ли преувеличу, сказав, что это третье по значимости собрание русской живописи Серебряного века.

* * *

– Что красит нежным цветом стены древнего Кремля?

– Утро.

– Кто просыпается с рассветом?

– Вся Советская страна.

«Такси не воспользуетесь?» Не воспользовался. Видно, ждет на привокзальной паперти, когда его встретят. А на самом деле никого он не ждет, этот пассажир с чемоданом – он подло подслушивает.

– Вот капитан переживает: опять ждать приходится.

Капитан – холеный молодой человек с аккуратно подбритыми черными усиками, нежная тщательно выбритая кожа. На рукаве треугольник: «военная комендатура», «военная полиция» или что-то в этом роде. Остальные, и говорящий, и те двое, кому он это говорит, постарше – и возрастом, и званием: два майора и подполковник. Одеты с иголочки, во все новенькое, фуражки нормальной высоты.

Неподалеку выстроилась… не знаю, рота? Я служил в другой армии. Человек восемьдесят – сто мальчишек, тоже в новеньких ушанках, в новеньких куртках, с новенькими лицами. К кому-то льнет девушка. Кто-то с футляром – не то от подзорной трубы, не то для свернутого в трубку ватмана. «Армия потенциального противника»… Так было когда-то, в мои армейские семидесятые, когда в Негеве до горизонта рядами стояли захваченные у египтян Т-52. Неужели снова?

Мы ехали одним поездом. Я видел их, заполнивших двухэтажный вагон, когда, придя «заблаговременно», волочил свой чемодан мимо стоящих по стойке «смирно» проводниц. Я еще подумал: солдат в фирменном поезде везут. («Плацкартного нету, – сказала мне кассирша. – Есть на фирменный поезд, двухэтажный. Три двести».)

Скучно ехать в мужском купе – и душно. Один из попутчиков, иностранец, красавчик с трехдневной щетиной, бараном уставившийся в свой айпэд, лежал на постланной кровати не раздеваясь. Я тоже сплю в поезде одетым, для меня это зал ожидания на колесах. Будет день – будет душ. И свежее белье. Пассажиры на верхних полках по-домашнему переоделись в синие тренинги. В их глазах я, вероятно, не соблюдал простейших правил гигиены, валяясь в брюках на белой простыне – как и туповатый инопланетянин с компьютером. А ведь именно ему я обязан спокойным началом следующего дня. Не успел, бросив на ходу «до свидания», бодро выскочить в Москве из вагона, как был им настигнут. Говорю ли я по-английски? О, зачем же ты посыпаешь мои раны солью! Ни слова, о друг мой, ни звука… Какая-то пассажирка предложила ему свои услуги, но он, продолжая говорить со мной по-английски, стал руками изображать в воздухе контуры чего-то большого. Наконец до меня дошло. «Мерси боку, мосье!»