Мозаика Парсифаля

Последовало тридцать секунд молчания, прерываемого короткими репликами Стерна, подтверждающими его внимание. Он впитывал информацию, глядя через стол на разложенные перед психиатром листки бумаги. Наконец он произнес:

— Оставайтесь на линии, — и щелкнув тумблером, обратился к коллегам: — Это Рим. Они там нашли человека из Чивитавеккия, установили название судна. Все же это могла быть Каррас. Или, что вполне вероятно, советская мистификация. Бейлор, кстати, придерживается именно такой точки зрения... В силе остается последнее распоряжение: захватить Хейвелока живым, ни в коем случае не убивать. Он не рассматривается как личность, «не подлежащая исправлению»... Теперь возникает вопрос. В первую очередь он касается вас, Пол. И я понимаю, что не должен считать ваш ответ абсолютной истиной.

— Это и есть единственная абсолютная истина, — улыбнулся психиатр.

— Мы действовали, исходя из предположения, что имеем дело с человеком ненормальным, с параноическими устремлениями, который может оставить у третьих лиц документы или другие доказательства, разоблачающие секретные операции, организованные в прошлом нашей страной. И по определенному сигналу эти свидетельства должны стать достоянием гласности. Я правильно излагаю?

— В основном правильно. Шизофренический ум должен прибегнуть именно к такого рода действиям. Он получает удовлетворение как от самого мщения, так и от угрозы совершить акт мести. В этом случае, прошу обратить внимание, третьи лица, вне сомнения, явятся малоуважаемыми членами общества; достойные люди не согласятся стать агентами неуравновешенной личности. В глубине души даже шизофреник понимает это. Он не ищет победы в схватке, а жаждет только мести, и в этом скрыта опасность.

— Будет ли разумный человек вести такую же игру?

Психиатр помолчал, вращая в пальцах очки, и затем ответил:

— Он станет действовать несколько по-иному.

— Что вы имеете в виду?

— Как поступили бы вы?

— Ну, пожалуйста. Пол, серьезно, если можно.

— Я абсолютно серьезен. Вас гораздо больше заботила бы угроза, чем месть как таковая. Вам что-то надо получить. Месть, конечно, может стать целью ближе к концу пути, но в данный момент не ею в основном занят ваш ум. Вы желаете найти ответы на мучающие вас вопросы. Угроза разоблачения тайн поможет вам получить их. Но риск преждевременной публикации, связанный с передачей секретной информации в руки ненадёжных посредников, способен лишить вас последнего оружия.

— Так как же все-таки поступит человек разумный?

— Возможно, начнет с того, что сообщит тем, кому намерен угрожать, о характере той информации, которую намерен раскрыть. На следующем этапе он начнет искать контакты с авторитетной третьей стороной: издателями, возможно, с лидерами организаций, которые вполне законно борются с деятельностью, подобной нашей. Он станет искать с ними соглашения. Таковыми должны бы стать действия нормального разумного человека, именно так он должен проводить свое наступление, угрожая нам.

— Пока нет никаких данных о том, что Хейвелок стал прибегать к этим методам.

— От событий на Палатинском холме нас отделяют всего три дня. У него пока просто не было времени.

— Если, полагаясь на спички, уверовать в его разумность.

— Я верю в это и готов понести ответственность за то, что приклеил ему ярлык безумца; оправданием мне могут служить лишь те данные, которыми мы в то время располагали. Теперь я думаю, как этот ярлык снять.

— Но снятие ярлыка будет означать только одно: мы соглашаемся с тем, что борьбу против нас ведет совершенно нормальный человек. Как вы сказали, он будет атаковать нас без всякой жалости и потому гораздо опаснее шизофреника.

— Да, — согласился психиатр. — Притязания безумца могут быть отвергнуты, с вымогателем вполне можно разобраться... обратите внимание, что с самого Коста-Брава никто не обращался непосредственно к нам с прямыми требованиями. Но реализация законных интересов, пусть даже неправильно понятых, может нанести непоправимый ущерб.

— Разгром агентурных сетей, потеря источников информации, утрата плодов многолетней работы... — пальцы Стерна коснулись тумблера на красном телефоне, — и жизни людей.

— Но если он все-таки нормален, — жестким тоном заявил Даусон, еще раз прервав воцарившееся молчание, — и если девушка действительно жива, то мы стоим перед лицом более серьезной проблемы, не так ли? В этом случае под вопросом оказывается все: ее вина, ее смерть и так далее. Вся эта «безупречная» информация, профильтрованная десятки раз на самом высоком уровне, неожиданно предстает перед нами как гигантская дезинформация, как фикция, как обман. При этом обман появляется в самом неподходящем месте.