Мозаика Парсифаля

— Это — миф. Впрочем, как и большинство подобных суждений. Я учился в аспирантуре довольно долго и безусловно развил некоторую дисциплину ума, но я не компьютер.

— Разумеется, — тихо произнес француз. — Ни один компьютер не поступил бы по отношению ко мне, как поступили вы. — Саланн замолчал, и, подавшись в кресле немного вперед, спросил: — Вы проанализировали месяцы, предшествующие акции на Коста-Брава?

— Месяцы, недели, дни — все. Я мысленно вновь побывал там, где мы... где я... Белград, Прага, Краков, Вена, Вашингтон, Париж. Во всех этих точках не произошло никаких ярких событий, впрочем, все познается в сравнении. Исключением, пожалуй, явилась Прага, где нам удалось получить важные документы из их Министерства национальной безопасности. В остальном ничего из ряда вон выходящего, сплошная рутина. Сбор информации, которую без особого труда может получить любой турист.

— Вашингтон?

— Меньше чем ничего. Я прилетал туда на пять дней. Обычное ежегодное упражнение для оперативных работников с мест. Беседа с целью глубокого анализа их деятельности и оценки достижений — в принципе пустая трата времени. Иногда, правда, им удается выявить одного-двух чокнутых.

— Простите, но я плохо знаю, что значит «чокнутых»?

— Людей самых заурядных, но с чрезмерно развитой фантазией, вообразивших о себе невесть что. Их можно назвать «психами плаща и кинжала». Такое состояние возникает в результате стресса, вызванного необходимостью для кого бы то ни было прикидываться тем, кем он на самом деле не является.

— Очень интересно, — кивнул головой доктор, как бы оценивая слова Хейвелока с точки зрения теории медицины. — Что еще случилось, пока вы были в Соединенных Штатах?

— Ноль. Ничего. Один вечер я провел в Нью-Йорке у семейной пары, которую знаю с юности. Муж — владелец стоянки прогулочных судов, может, он когда-нибудь и думал о политике, но ничего подобного я от него не слышал. Затем я провел два дня в компании Мэттиаса, я просто обязан был нанести ему визит.

— Вы были... вы с ним так близки?

— Я уже сказал, что наши отношения уходят корнями в далекое прошлое. Он всегда оказывался рядом, когда у меня возникали трудности. Всегда понимал меня лучше других.

— Что же произошло за эти два дня?

— Меньше чем ничего. Я видел его только вечером, за ужином. За двумя ужинами, если быть точным. Но даже когда мы оставались вдвоем, его все время отвлекали телефонные звонки и какие-то торопливые люди из госдепа (он называл их просителями), желавшие что-то доложить лично. — Хейвелок умолк, заметив, как напряглось лицо Саланна, и поспешно продолжил: — Меня никто не видел, если вы об этом подумали. Он принимал их в своем кабинете, а столовая расположена в другом конце дома. Он помнил, что по взаимному согласию мы решили не демонстрировать нашей дружбы. Главным образом, ради меня. Никто не любит тех, кому протежируют великие люди.

— Мне трудно представить вас чьим-либо протеже.

— Ни о какой протекции не могло быть и речи, просто ужинали все время вместе, — заметил Майкл, тихонько посмеиваясь. Мы обсуждали мои работы, написанные двадцать лет тому назад. Он до сих пор находит в них огрехи. Энтони со мной полностью отрешался от дел. — Хейвелок улыбнулся и вдруг посерьезнев, потянулся к телефонной трубке. — Время, — сказал он.

До охотничьего домика в долине Шенандоа можно было дозвониться, используя последовательно несколько номеров. Во-первых, следовало задействовать установку в резиденции Мэттиаса в Джорджтауне, которая была связана с линией в горах Блю-Ридж, и та, в свою очередь, включала личный телефон государственного секретаря. Если госсекретаря в доме не было, трубки никто не поднимал. Только он отвечал на вызов. Нужные номера знали во всей стране не больше дюжины лиц, в том числе президент и вице-президент, спикер палаты представителей, председатель Объединенного комитета начальников штабов, министр обороны. Генеральный секретарь ООН, два доверенных помощника в государственном департаменте и Михаил Гавличек. На последнем настоял сам Мэттиас. Он хотел, чтобы этой привилегией пользовался его земляк и любимый ученик в университете с его отцом. Мэттиас наслаждался интеллектуальным общением. Жаль, что их дальнейшая судьба сложилась столь разно. За последние шесть лет Майкл воспользовался предоставленной ему привилегией лишь дважды. В первый раз, когда оказался в Вашингтоне для получения новых инструкций. В отеле он нашел послание от Мэттиаса с просьбой позвонить. Разговор носил сугубо личный характер. Второй звонок Хейвелок вспоминать не любил. Он касался некоего Огилви. Майкл требовал, чтобы этого Огилви незамедлительно убрали с оперативной работы.