Мозаика судеб

– Конечно. Но я этого не знала. У меня было о нем свое представление. Я судила о нем по кафе «Шекспир» или «Реджио» и даже не догадывалась, что мода на них давно ушла. Там болтались такие же невежественные, как я, парни и девицы, приезжие из Куинса и Лонг-Айленда. Настоящие обитатели Виллиджа там не показывались. Они перебрались к тому времени и понастроили себе особняков на Файр-Айленде в Коннектикуте или в Хэмптоне. – Она отпила кофе, вытерла краешком салфетки губы. – Сейчас как хиппи уже не одевается никто. С того момента, как куртки и брюки из дерюги стали продаваться в универмаге Бергдорфа как предметы роскоши. – Она расхохоталась. – Да, жизнь здорово изменилась, я опоздала почти на десять лет. Я не заметила, что из Гринвич Виллиджа исчезли Джойс Джоксон, Керуак, Гинсберг и даже Эбби Хофман. Их словно смыло волной за считанные минуты.

Ник слушал ее внимательно, с сочувствием и спросил немного печально:

– У тебя не осталось здесь друзей?

– Кое-кто остался, но дальнейшие встречи с ними приносили только разочарование.

– Чем же тебе так не нравился Фрипорт?

– Он был никаким. Там нечего было делать, кроме коротких летних месяцев, которые можно было проводить на берегу. На остальное время он погружался в депрессию, как любой сезонный курорт. Словно Ривьера в январе. Где нет ничего, кроме куч мусора и сломанных пляжных кресел. И волком хочется выть от одиночества. И ощущение, что тебя похоронили заживо.

– Итак, ты рванула во Францию, чтобы наверстать упущенное в Виллидже?

– Тогда я об этом не задумывалась, но в чем-то ты прав. Франция, Париж лет на десять отстают от Нью-Йорка, за исключением моды, которая по карману только денежным техасцам. – Габриэла с горечью улыбнулась. – Но в Париж я тоже опоздала, мода на интеллектуальных американцев вроде Хемингуэя и Франкенталера и Жозефины Бейкер в Париже прошла.

– А что было дальше?

Габриэла, словно невзначай, не ответила на его вопрос.

– Я окончила среднюю школу и поступила в колледж только потому, что на этом настаивал отец. Единственное, что я хотела, – это вернуться в Гринвич Виллидж и шататься по его улицам. Но к тому моменту все известные фотографы перенесли свои мастерские и ателье на восточные – двадцатые и тридцатые – улицы. Я не сильно переживала по этому поводу, потому что познакомилась с Питом, а он оказался самой потрясающей личностью, с кем мне довелось встретиться в жизни, и я вышла за него замуж.

– Меня интересует другое, – улыбнулся Ник. – Я хотел узнать, что с тобой случилось после приезда в Париж, или ты там также сидела в бездействии, ожидая прилива, когда тебя подхватит волна и вынесет в шикарную жизнь?

– Земля – шар, – вполне серьезно ответила Габриэла, – и все движется по кругу. Каждое следующее десятилетие впитывает в себя кое-что из предыдущего. Восьмидесятые оказались очень похожи на пятидесятые, так что девяностые, возможно, в чем-то повторят шестидесятые. Это было бы замечательно!

– Ты не можешь полностью уничтожить свое прошлое, чтобы начать строить другое. Не могло все быть так плохо. То, что тебе казалось поражением, наоборот, помогало тебе двигаться вперед.

– Если щепку несет сильное течение – это разве движение вперед?

– Это сравнение к тебе не подходит. Зачеркивая прошлое, ты все равно совершаешь поступок, меняешься и душевно растешь.

– Что ты хочешь? – резко спросила она, задетая его словами. – Чтобы я вернулась в начальную точку и отказалась от работы? Предала все, что мне дорого?

– Почему ты называешь это предательством? И почему ты это связываешь с началом новой жизни?

– Потому что не так просто начать здесь сначала. – Она говорила медленно, потому что ей приходилось тщательно взвешивать каждое слово. – И потому что все, что произошло здесь, – это кошмар, начиная с моей матери и кончая моей дочерью.

– Дай мне возможность попробовать изменить это. Я не имею в виду, что могу повернуть вспять все, что было сделано, но жизнь может стать лучше даже в этом же месте.

У Габриэлы снова полились слезы, и кое-кто из посетителей кафе обратил внимание на них, глядя, как она вытирает их бумажной салфеткой.

– Это нечестно по отношению к тебе.

– Почему? – Ник протянул руку через стол, чтобы коснуться ее руки.

– Потому что ты еще многого не знаешь.

– Чего, например?

– То, что Пит рассказал Дине обо мне и что разрушило ее веру в меня и наши взаимоотношения.

– А ты не хочешь поделиться этим со мной?

– Хотела бы, только не могу. Опять поставлю себя в такое положение, что буду зависеть от чьей-либо жалости. Я уже получила урок.

– Неужели ты позволишь прошлому погубить свое будущее?

– Может быть, это и есть расплата.

– Расплата за что?

– За то, что я недостаточно хорошо себя вела, – с некоторой долей цинизма ответила Габриэла.

– Дина могла бы найти тебе оправдание.

– Могла бы, но не стала этого делать.

Она наклонилась и прижала его руку к своим губам.