Моздокская крепость

– Вот что, любезные мои, – строго произнесла Степанида, указывая кивком головы на три медных стаканчика на столе. – Отныне будем пить сие малоприятное, горькое снадобье каждую среду и воскресенье. До самого дня Успения Пресвятой Богородицы… Дабы никакая болотная лихорадка заразная нас не коснулась.

Разбирайте живо посуду! И употребляйте лекарство разом, единым залпом… Ибо не для сладкого вкуса оно мною сотворено, а исключительно в целях поберечь здоровье.

И ещё… Шастали бы вы пока поменьше по округе! Особенно среди посадских. Принесёте мне в хату и к казакам горячку болотную… А нам нынче следует от сей беды особенные меры принять.

– Командирскую указанию понял, – Серафим опрокинул в рот свой стаканчик и поморщился. Скривив лицо, отставной солдат передёрнулся, вытер краем рукава просторной рубахи седые усы и ехидно усмехнулся:

– Ядрёна отрава… А вот только Настюхе без шастаний по округе никак невозможно, Степанида Гавриловна! Время жизни у ей молодое, нетерпячее… Не усидит во дворе девка. Видели, как казак Макарка Мирошников на неё смотрит? Аки голодный кот на сметану…

– Да ну вас, дядя Серафим! – вспыхнула факелом Настя. – Скажите тоже глупость такую!

Смущённая девушка шагнула к столу, выпила единым махом содержимое своего стаканчика… И даже не ощутила особой горечи лекарства от возмущения. Она с досадой закончила:

– Конфузите тут меня только своими насмешками! А сами… А сами…

Но Настя так и не решившись озвучить вертевшееся на языке встречное обвинение. Она только махнула в сердцах рукой… И выскочила пулей за порог, громко хлопнув дверью от злости.

– О чём это она? – Степанида бросила мельком ироничный взгляд на отставного солдата, убирая пустые медные стаканчики со стола. Лицо Серафима побагровело от слов девушки и пошло пятнами.

– Знамо дело о чём, – хмуро и нехотя выдавил из себя явно смущённый ветеран. – Да и вам, Степанида Гавриловна, сия тайна тоже открыта. Чай не слепая вы… И сердце имеете чуткое к чужим душевным страданиям.

Старый солдат помолчал нерешительно… Но внезапно, собравшись с духом, произнёс охрипшим вдруг голосом:

– Неужто вы не видите, Степанида Гавриловна, что любы мне давно? Никаких обид держать на вас не могу за ответное равнодушие… Да и не смею. И на ласку вашу женскую вовсе не рассчитываю. Понимаю, что не ровня мы.

Вы – хозяйка справная, строгая, при достатке и авторитете. Грамоту разумеете… Не чета мне, калеке и голодранцу нищему! Только ведь сердцу не прикажешь…

– Вы меня замуж, что ли надумали звать, Серафим Родионович? – безжалостно уточнила Степанида, с напряжённым, сосредоточенным видом переставляя на столе склянки с места на место. И не глядя на собеседника.

– А хоть бы и так! – рубанул рукой воздух отставной солдат. – Я завсегда готов с вами под венец… В любой час и с превеликим удовольствием! Мы, Степанида Гавриловна, люди оба одинокие… И изрядно жизнью битые. Может быть, Господь всемогущий и свёл нас двоих под конец земного пути отнюдь не случайно… А со своим милосердным умыслом.

Серафим облизнул пересохшие от волнения губы:

– Вы меня выходили бескорыстно и себя не жалеючи… Можно сказать, с того света вернули! Опять ходить научили. Да вы сами не ведаете, каким мне близким и дорогим сердцу человеком сделались! Я, может быть, и живу-то на белом свете только благодаря Господу и вашей заботе… Даже не знаю теперь, как и отплатить вам за доброту!

Серафим огладил мозолистой пятернёй свою седую бороду… И завершил откровенную речь несчастным голосом:

– Позвольте мне, любезная Степанида Гавриловна, оставаться при вас всегда… Если не супружником венчанным, то хотя бы холопом! Я ещё мужик крепкий и в хозяйстве буду вам полезен. Не сочтите слова сии за нахальство и дерзость… Долго держал в себе. Но теперь они сами вырвались… Простите старого дурака!

Степанида подошла вплотную к Серафиму и остановилась перед ним, глядя ему прямо в глаза. Несколько секунд оба напряжённо молчали.

– А может и правда ваша, Серафим Родионович, – произнесла, наконец, женщина, теребя нервно пальцами мелкие пуговицы на груди застёгнутого наглухо, по самое горло, длинного платья, почти касающегося пола. А потом вздохнув, добавила тихо и нерешительно:

– Нехорошо быть бабе одной в миру… Неправильно это.

Степанида потупила глаза и опустила руки. Она вдруг сделалась такой слабой и беззащитной. Совершенно непохожей на себя! Женщина даже как-то съёжилась вся… И словно стала меньше росточком.

А Серафим, изумившись в душе удивительному преображению Степаниды и чувствуя, как заколотилось бешено сердце в груди, непроизвольно поднял и протянул руку к замершей казачке… Он осторожно коснулся кончиками подрагивавших заскорузлых пальцев посеребрённой прядки чёрных женских волос, выбившихся из-под платка. Взор старого солдата затуманился, а в горле встал колючий, болезненный ком.

От этого бережного прикосновения Степанида, давно отвыкшая уже от любых проявлений мужской нежности, напряглась всем телом… Но не сдвинулась с места.