– Между прочим, я думала потом над каждым из этих случаев и пришла к весьма неутешительным выводам.
– Нам только этого не хватало. Давай еще составим алгоритм и вычертим график.
– Не говори глупостей. Это действительно важно. Во всяком случае, для меня.
– Не вижу тут ничего важного, – сказал Давид, глядя в сторону и зная, что говорит неправду. – В конце концов, это только твое дело и больше ничье.
Конечно, он сказал так, чтобы почувствовать, наконец, эту, уже готовую напасть на него во всю силу, боль.
Она спросила:
– Но ты ведь так не думаешь на самом деле?
– Думаю, – сказал Давид.
– Не думаешь, – она потушила сигарету и отодвинула пепельницу в сторону. – Потому что это касается нас всех – и тебя, и меня.
– Ну, может быть.
– И при этом самое печальное заключается в том, что всего этого могло бы и не быть. Просто не быть – и все. Если бы я не вела себя как последняя безголовая дура, которая не думает, что будет завтра.
Она вдруг всхлипнула и отвернулась.
– Эй, – сказал Давид. – Ты что?
– Ничего. Сейчас пройдет.
Но вместо этого она заплакала еще сильнее.
– Ну, все, все, – Давид поднялся со своего места и опустился на колени перед креслом, в котором сидела Ольга. – Ничего же страшного не происходит.
Она вытерла слезы руками:
– Где-то был платок.
– Вот он. Этот?
– Послушай, – сказала она, высморкавшись. – Мне кажется, ты все время упускаешь какую-то важную вещь, а я не могу ничего путного тебе сказать, чтобы ты понял… Конечно, я вела себя тогда, как последняя свинья, но ведь теперь это все в прошлом. Да?
– Надеюсь.
– На самом деле здесь все просто. Просто думай обо мне хорошо, вот и все. Думай обо мне хорошо и не думай плохо, вот и все. Мне кажется, у нас что-то могло бы получиться. Но только если ты будешь думать обо мне хорошо. Ты меня слышишь?
– Слышу, – сказал Давид.
– Думай обо мне хорошо, Дав.
Ему показалось, что это смахивает на заклинание. Может быть, так оно и было.
К тому же не так-то это, на самом деле, просто, – подумал он, запуская пальцы в ее волосы.
Думай обо мне хорошо.
Наперекор всему, что видят твои глаза и слышат уши. Что подстерегает тебя на каждом шагу. Думай про меня хорошо, как Филемон про свою Бавкиду или как Оливейро о своей любвеобильной Маге.
– Я постараюсь, – сказал он, отыскав ее губы.
– Вот и хорошо, – она ответила на его поцелуй. Потом сказала:
– Хочешь выпить?
– Да, – кивнул Давид. – Хочу.
Потом он подумал, – или, вернее, что-то подумало в нем само:
– Может, и в самом деле стоило бы устроить праздник по случаю того, что все тайное рано или поздно становится явным?
Одно только было не совсем понятным, – что считать в этом случае тайным, а что – явным. И помочь в этом вряд ли мог даже тот всезнающий бродячий проповедник из Назарета.
128. Кое-что об Эвридике