Была свойственна большая «нестеснительность» во всем поведении.
Дополним данное выше описание общей установки его личности некоторыми чертами более частного характера.
Внешнее поведение его не менялось в зависимости от обстановки. Всегда всюду, где бы ни был, чувствовал себя как дома, по выражению А., «обладал способностью быстро обживаться».
С этим согласуется и его большая оригинальность и независимость, а также самоуверенность и самостоятельность во всех действиях, указания на которые имеются уже начиная со школьных лет. Был не чужд тщеславия. Последнее имело отношение главным образом к его коллекциям и выливалось большей частью в наивные формы: например, бывал очень доволен, когда окружающие говорили, что данная порода рыбок имеется только у Багрицкого. Сам себя считал очень хитрым, был в глубине души уверен, что мог бы провести любого. Эта «хитрость» также выливалась в комически-наивные формы и проявлялась почти исключительно тогда, когда дело шло о приобретении им какого-либо особенно интересовавшего его предмета или животного для его коллекций.
Так, например, А. указывает, что «подворовывал» марки, которые приносили к нему для продажи. Для этого нарочно разбрасывал их по столу и затем потихоньку сбрасывал на пол. А. передает далее, что "когда хотел, мог быть хитрым и ловким, но делал это только в тех случаях, когда бывал в чем-либо очень заинтересован. Например, когда хотел выманить у кого-нибудь рыбок, которые ему очень нравились, то пускался на всякие хитрости и в конце концов обычно добивался своего.
Чрезвычайно характерно, что, в то время как в быту вообще был не приспособлен, там, где дело шло о глубоко интересовавших его предметах, например коллекционировании, проявлял совершенно неожиданные для него хитрость и изворотливость, коммерческие способности. Например, всегда стремился все интересовавшие его предметы приобрести как можно дешевле, по возможности даром, проявлял большую хитрость при обмене своих предметов на предметы чужих коллекций.
Был, несомненно, в очень большой степени эгоистичным человеком. Его эгоизм имел совершенно неприкрытый характер и, так же как и многие другие черты характера, проявлялся часто в очень наивной форме. Вот как описывает его А. с этой стороны:
Был эгоистичен, требовал к себе много внимания, не думал о других. Например, не делился едой, которую любил, с женой и сыном, съедал все сам. Мог, когда ему это хотелось, уйти из дома на вечеринку, не заботясь о том, что жене может быть скучно оставаться одной дома и т. д.
Таких примеров можно было бы привести очень много.
Эгоизм Багрицкого проявлялся и в более серьезных моментах, нежели только что упомянутых бытовых условиях его жизни. Основным при этом является то, что он не был склонен считаться серьезно с желаниями и действиями других людей, даже и наиболее для него близких, и всегда поступал, исходя лишь из своих собственных желаний и намерений. Эта установка, в которой, как это кажется, значительную роль играло отсутствие у него настоящей синтонности, была свойственна и наиболее общим проявлениям в его отношении к людям. В качестве иллюстрации этого приведем здесь следующую выдержку из беседы с А.
Был совершенно аморальным человеком в отношении к людям. Не было ничего запрещенного, внутренне недозволенного. Мог бы принять участие в каком-либо недозволенном законом поступке, причем мог быть в этом инициатором. Моральная сторона того или другого недозволенного действия не имела для него значения, за исключением одного правила, которое никогда не нарушил бы, – это нанесение материального ущерба товарищу, например, обокрасть товарища. В отношении же людей, не связанных с ним товарищескими узами, не испытывал никаких моральных задержек. Такая аморальность вытекала, по-видимому, из его общей установки к окружающему его быту и людям вообще – как к чему-то мало существенному, которое могло с одинаковым правом существовать или не существовать. Второй момент – это отсутствие у него синтонности и отсутствие способности к непосредственным глубоким переживаниям. Создается впечатление, что если бы пришлось совершить какой-либо проступок, то это не было бы связано у него с внутренней борьбой, преодолением определенных задерживающих принципов. Ему просто было бы неприятно вспомнить об этом впоследствии, и он постарался бы отделаться от этого, как от пристающих неудачников-поэтов, но каких-либо мучений, угрызений совести по поводу совершенного поступка он не испытывал бы. Самый проступок был для него в основном безразличным, и он не стал бы задумываться, копаться в своих переживаниях и философствовать по его поводу, как вообще не любил философствовать.
И. также указывает, что «мог сделать безумную гадость человеку, ничего ему не сделавшему».
Чрезвычайно характерно при этом то, что сам почти всегда играл пассивную роль. Это вытекает главным образом из общей пассивной установки его личности в отношении окружающего.