Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Другой чрезвычайно интересный пример специализированного животного, которое помогает понять важные принципы работы нервной системы, — звездорыл. У этого животного из семейства кротовых на мордочке имеется 22 кожных нароста, которые используются для поиска добычи в болотистой местности. Наросты звездорыла — чрезвычайно чувствительный орган осязания, содержащий более 25 тысяч сенсорных рецепторов, получивших название органов Эймера[219]. Два нароста по центру собирают особенно подробную информацию об объектах, и в этом смысле их можно сравнить с центральной зоной сетчатки глаза у человека (центральной ямкой). Примечательно, что звездорыл быстро шевелит осязательными наростами, чтобы обнаружить добычу — точно так же, как мы вращаем глазами, осматриваясь вокруг. Более половины мозга животного занято обработкой информации от 22 наростов, хотя эти звездообразные наросты составляют лишь около 10 % тела. В соматосенсорной коре звездорыла на два средних нароста приходится большая по размеру зона, что обеспечивает высокое информационное разрешение — подобно тому, как у людей большая зона зрительной коры соответствует центральной ямке глаза[220]. Благодаря специализации звездорыла удалось получить массу ценной информации об общих принципах физиологии и анатомии систем осязания у млекопитающих: о важности движения для сенсорного восприятия и увеличении количества мозговой ткани, отведенной для точного сенсорного распознавания.

Сравнительные исследования сенсорных систем, позволяющие сопоставлять их функции в разных условиях среды, помогают выявлять общие принципы обработки информации нервной системой. Например, приматы в значительной степени полагаются на зрение, чтобы находить пищу при дневном свете, в то время как летучие мыши с их способностью к эхолокации в основном пользуются слухом, чтобы обнаружить насекомых в темноте[221]. Параметры эхосигнала, такие как амплитуда, частота и момент поступления, позволяют мыши в полной темноте с высокой точностью различать и локализовать объекты[222]. На первый взгляд, эти две дистальные сенсорные системы — зрение и эхолокация — не имеют ничего общего. Однако экспериментальные данные говорят об удивительном сходстве между зрением приматов и эхолокацией летучих мышей в механизмах управления взглядом[223], в реакции нейронов на местоположение стимула[224] и во влиянии пространственного внимания на паттерны активности нейронов[225]. Эти данные указывают на то, что мы можем достичь более глубокого понимания принципов обработки мозгом информации из внешней среды, если тщательно сравним разные сенсорные системы у большого числа видов животных.

Когда дело касается изучения более масштабных нейронных цепей в мозге млекопитающих, то о принципе Крога часто забывают. Нейробиологи обычно выбирают традиционных лабораторных животных — грызунов, не задумываясь о различиях между видами. Но дело в том, что мозг мыши или крысы похож на мозг человека не больше, чем мозг тех видов, которые считаются экзотическими, например летучей мыши или звездорыла. И действительно, работы по изучению пространственной навигации у летучих мышей показали важность сравнительных исследований для отделения специализации от общих характеристик.

Новаторское исследование механизмов пространственной навигации, проведенное на грызунах Джоном О’Кифом и его коллегами, привело к открытию «клеток места» — нейронов в гиппокампе, активность которых максимальна тогда, когда животное занимает ограниченную область пространства; местоположения, ассоциирующиеся с возбуждением нейронов, получили название полей места (см. также эссе Дэвида Фостера в этой книге)[226]. После того как поля места сформируются в гиппокампе, паттерны активности сохраняются и в темноте; это указывает на то, что они играют определенную роль в формировании пространственной памяти[227]. Мэй-Бритт Мозер, Эдвард Мозер и их коллеги выявили еще одну популяцию нейронов в гиппокампе грызунов, в которых регистрируется периодичность полей места; эти поля организуются в регулярную гексагональную решетку[228]. Эти нейроны решетки, найденные в отделах мозга вокруг гиппокампа, участвуют в измерении расстояния и прокладке маршрута при ориентировании в пространстве[229]. В 2014 году О’Киф, Мэй-Бритт Мозер и Эдвард Мозер за свои исследования нейробиологических систем были удостоены Нобелевской премии.

Недавно нейроны места и нейроны решетки были обнаружены и у других млекопитающих, в частности у людей[230], прочих приматов[231] и у летучих мышей[232]. Если открытие нейронов места и нейронов решетки свидетельствует об общих механизмах, то углубленное изучение сравнительных данных ставит вопросы о том, как эти нейроны приобретают свои свойства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука