Можай

Некоторое время в рубке царило ошарашенное молчание, а потом началось такое, чего не увидишь и не услышишь даже на финальном матче союзной футбольной Лиги чемпионов…

Не прошло и получаса, как на Берегу Надежды вновь началось всеобщее гулянье, но теперь уже по другому поводу. Если вчера поминали оставшуюся в прошлом привычную жизнь, то сегодня праздновали скорое ее возвращение. И вот ведь парадокс: те, кто совсем недавно горевали о том, что обречены навеки остаться здесь, теперь сожалели о так быстро кончающемся робинзонском существовании. Наверное, так уж устроены все сапиенсы, независимо от того, где они родились и какая кровь течет в их жилах…

И капитан Макнери, дав распоряжение вновь открыть все бары и рестораны, наконец-то позволил себе окунуться в коньяк. Ввиду радужной перспективы, божественный напиток можно было уже не экономить. Однако на людях делать это Макнери не стал. Он устроился в своей каюте, а компанию ему составили полицейский постсержант Дунго Коваржек и, почему-то, профессор Карце. Капитан не помнил, то ли он сам на радостях пригласил ученого, то ли Карце увязался за ним. Впрочем, какое это имело значение? И в то время как разведчики в поселке аборигенов разбирались с Небесной Охотницей, в капитанской каюте «Пузатика» все плотнее становился запах коньяка «Арарат». Даже практически непьющий профессор не отказался от стаканчика, и напиток ему понравился так же, как в свое время понравился он Дунго Коваржеку. А поэтому за первым стаканчиком последовал второй, за вторым — третий… И так далее. К удивлению капитана и командира полицейской бригады, держался неопытный в питье Карце хорошо, только временами путал слова. Он оказался интересным собеседником, рассказывал всякие случаи из своей практики и поведал немало любопытного о мире ученых. Признав, что его гипотеза не выдержала проверки жизнью, он от нее отказался и выразил сожаление о том, что не придется экипажу и пассажирам «Пузатика» стать, образно говоря, тем яйцом, из которого вылупится высокотехнологичная здешняя цивилизация. И о дальсвязи он наговорил немало, и до крайности озадачил слушателей сообщением об одном случае, о котором широкая общественность ничего не знала, и по поводу которого не утихали споры среди специалистов.

По словам Карце (а они давались ему с все большим трудом), дело обстояло так. Время от времени операторы дальсвязи в разных уголках Галактики ловили сообщение, явно не им предназначенное. Причем источник его определить было невозможно, и приходило оно то с одного направления, то с другого, то с пятнадцатого. Это была какая-то фраза на неизвестном языке, с вопросительной интонацией. Профессор заплетающимся языком попытался воспроизвести ее, и у него это получилось так: «Шоо ло, шоо ло, шоо ло, магацитл?»[7]

Помолчали, выпили еще, и Коваржек выдал историю о каком-то доме на какой-то планете, где по ночам звучал чей-то голос, требуя найти серебряный палец. На росиане, между прочим, требовал. Макнери напряг мозги и после очередного стаканчика поведал, как на некоем дальнолете, лет сто назад, из пустой каюты периодически раздавалась музыка. Причем случалось это лишь тогда, когда мимо нее проходил один и тот же стюард.

Вновь помолчали, выпили и пришли к дружному выводу о том, что мир полон тайн, и далеко не все из них удастся разгадать.

Первым выдохся профессор — положил голову на стол, почмокал губами да и затих. Капитан вызвал двух стюардов, и они явились, не очень твердо держась на ногах. И пусть и не сразу, но смогли поднять ученого и, положив руки профессора себе на плечи, отбуксировать Карце в его каюту. Точнее, капитан так и не узнал, довели они дело до конца или нет, поскольку затеял с Коваржеком жаркий спор о рыбалке. Почему вдруг всплыла именно эта тема, ни один, ни другой сказать бы не смог.