Можайский — 1: начало

Стоявшая в темном коридоре и на мгновение ослепленная светом прихожей барышня не сразу поняла, что случилось. А когда поняла, было уже поздно: Инихов — внешне вежливо, но в действительности твердо и, по-видимому, достаточно болезненно, так как по лицу барышни пробежала гримаса — взял девушку за локоть и ввел ее в гостиную. Надзиратели захлопнули дверь и встали перед ней, исключая даже мысль о побеге.

— Анна Сергеевна! Что здесь происходит?

Горина, в такт словам покачивая головой, ответила просто:

— Эти господа — из полиции. Не знаю, какое у них к вам дело, но знаю одно: князь Можайский, — «князь Можайский», совершенно неожиданно для всех, уставших от ее выкрутасов, Анна Сергеевна произнесла с чувством чуть ли не откровенного восхищения, — наш участковый, — на определении «наш» Анна Сергеевна сделала особое ударение, — не стал бы вами интересоваться, не будь у него на то очень серьезных оснований!

Инихов слегка обалдело покачал головой. Вадим Арнольдович, не удержавшись, прыснул в кулак. Следователь — не из участка Можайского, а «пришлый» — открыто усмехнулся. Можайский же, слегка покраснев, благодарно улыбнулся Анне Сергеевне.

— Но… — лицо барышни исказилось гневом и тревогой одновременно. — В чем меня подозревают?

Анна Сергеевна развела руками, и в дело вступил Инихов:

— Прежде всего, сударыня, извольте указать ваши имя, фамилию, положение…

— Да на каком, собственно, основании? Что вы себе позволяете и кто вы вообще такие?

— Поправьте меня, сударыня, если я ошибусь, — это уже Можайский. — Константин Львович Анутин, генерал-лейтенант от кавалерии, ваш батюшка?

Анна Сергеевна с нескрываемым любопытством посмотрела на свою постоянную клиентку, а Инихов хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ну конечно! Анутин! То-то мне фамилия показалась знакомой, но чтобы… вот так… я и представить себе не мог! Да и точно ли? Может ли такое быть?

Лицо девушки сделалось неприятным и злым:

— Какое вам дело до моего отца? Не смейте о нем говорить!

— Дел до вашего батюшки, — в голосе Можайского послышалась печаль, — у нас никаких. Да и какие дела могут быть до покойного, царствие ему небесное? А вот поговорить о нем следовало бы: хороший ведь был человек! Но все же вы правы: речь не о нем, а о вас и о вашем брате. И о бумагах на миллион, разумеется. Ведь вы их еще не отдали на… реализацию?

Можайский помолчал, глядя на Ольгу Константиновну со своей извечной улыбкой в глазах. Ольга Константиновна, незнакомая с этой улыбкой и потому не знавшая, что она не выражает ровным счетом ничего, невольно возмутилась:

— Вам смешно?

— Что вы! Напротив: я рад, что вы еще не успели расстаться с бумагами, чему подтверждением служит само ваше здравие. Отменное, судя по всему.

— Что вы этим хотите сказать?

— Только то, — голос Можайского снова стал печальным, — что вы не с теми людьми связались. Миллион — слишком большая сумма и слишком большой соблазн. Я мог бы — спроси вы у меня — дать вам рекомендацию к одному банкиру, известному в своем роде человеку, которого — да вот, Сергей Ильич подтвердит — уже несколько лет никак не подловят с поличным: чудо, как оперирует с таким товаром. Но вы ведь не спросили…

Инихов с изумлением посмотрел на Можайского и воскликнул:

— Юрий Михайлович, помилуйте! Что вы такое говорите?

— Да полно, Сергей Ильич, не возмущайтесь, — голос Можайского уже буквально сочился грустью. — Не лучше ли живая Ольга Константиновна с миллионом у банкира, чем она же, но мертвая и без денег? Взгляните…

Можайский быстро шагнул к девушке, схватил ее за подбородок и резко, зло задрал его к свету.

— Какая красота! Какая утонченность! Неужели б вы допустили, чтобы это всё обезобразили воды Невы?

Ольга Константиновна взвизгнула и вырвалась из руки пристава.

— Берите ее крепко и ведите в участок, — надзиратели, не менее всех пораженные внезапной и искренней злостью Можайского, поспешили схватить девицу под руки и чуть ли не волоком потащили ее к двери. — Полагаю, мы уже слишком злоупотребили гостеприимством Анны Сергеевны!

7

Спустя приблизительно неделю — за хлопотами, вызванными арестом, дознанием, чествованием, устроенным признательным руководством Общества Северных и Южных железных дорог, участники событий совершенно утратили чувство времени и не смогли впоследствии указать точную дату — Можайский, Инихов и Вадим Арнольдович Гесс встретились в «Якоре» и, по-дружески отобедав, разговорились.

Инихов, попыхивавший сигарой, и Гесс — некурящий, но с удовольствием потягивавший превосходный кофе, — что называется, насели на Можайского в стремлении выпытать причины двух особенно интересных им обстоятельств: удивительного, но оказавшегося таким проницательным доверия к Анне Сергеевне Гориной и внезапной искренней злости в отношении Ольги Константиновны, вылившейся в мало приличный для воспитанного человека поступок. И так как прояснение обоих этих обстоятельств может быть интересным и нам — с точки зрения лучшего понимания характера Можайского, — то Бог с ним, со временем: еще одна маленькая вводная главка будет не лишней.