Можайский — 1: начало

— Мне кажется, — Глаза Инихова блеснули добродушной насмешкой, — что это не нас романтика сделала в глазах Гориной особами… как бы это сказать?

Гесс засмеялся.

— Да, Юрий Михайлович, не нас, а вас!

Можайский, как это уже было в гостиной у Гориной, слегка покраснел, но быстро оправился.

— Полноте, господа, полноте! Давайте скажем так: в моем лице — всех нас. То есть — полицию вообще.

— Ох, ловки же вы, Юрий Михайлович!

— Да нет же, Сергей Ильич, все так и есть. Посудите сами. — Можайский затушил папиросу и снова взялся за бокал с коньяком. — Я — ее участковый, а потому — объект прямой, если можно так выразиться. Но одновременно с этим я — полицейский чин, то есть — объект опосредованный. Объект, олицетворяющий собой всю полицейскую службу.

— Ну, с этим, пожалуй, трудно поспорить.

— Вот и получилось, — Можайский, по-видимому, поспешил вернуть беседу в прежнее, не настолько фривольное русло, — что Анне Сергеевне, с одной стороны, не имевшей — в силу своих представлений о приличиях — возможности прямо нам выдать Анутину, а с другой — ни на минуту не сомневавшейся как в наших праве, так и правоте, пришлось пуститься на хитрость. Ей нужно было задержать нас до прихода Анутиной. И она это блестяще проделала.

— Признаюсь, я очень удивился, когда… эта особа явилась собственной персоной! Вот уж повезло, так повезло.

— Да, в этом нам повезло несказанно. Повезло, что Анутина оказалась достаточно сентиментальной, чтобы, прежде чем исчезнуть навсегда, оплатить свои долги небогатой по ее представлению владельце чайной, которая с первых же дней отнеслась к ней хорошо и вообще уважительно. Все-таки нечасто бывает в наше насквозь меркантильное время, чтобы содержательницы подобных заведений открывали кредит клиенткам, явно находящимся в неустойчивом финансовом положении. А в том, что Анутина испытывала денежные затруднения, сомневаться не приходилось. Но еще удивительнее — для Анутиной, я имею в виду — было то, что Анна Сергеевна продолжила поощрять ее кредитом после невероятной встречи с братом, одетым городовым. — Лицо Можайского, и так-то из-за неудачных шрамов имевшее вечный отпечаток хмурости, сделалось совершенно мрачным: как видно, эту часть происшествия — обман со стороны подчиненного — он переживал особенно тяжело. — Разумеется, в поступке Анны Сергеевны, учитывая ее благожелательное отношение к полиции… Право, господа, хватит смеяться!

Инихов и Гесс замахали руками, показывая, что всё — они не смеются.

— В поступке, говорю, Анны Сергеевны как раз и не было ничего удивительного, хотя ее, безусловно, и не могла не насторожить столь странная метаморфоза — из молодого барина в нижний полицейский чин. Но, полагаю, она без особого труда нашла подходящее — с ее точки зрения — и вполне романтичное объяснение таинственному превращению. Как бы там ни было, но Анутина — особа вообще-то не слишком отягощенная моральными принципами — оценила поведение Гориной по достоинству и воздала ей вполне по заслугам. К нашему с вами, господа, везению. Или к счастью: уж не знаю, что тут более верно.

Можайский замолчал. Подлив в бокал коньяку, он начал задумчиво покручивать бокал в ладонях: без прежних любопытства и удовольствия от игры оттенков коричневого и красного. Гесс в очередной раз наполнил из кофейника чашку. Инихов, уже совершенно изжевавший свою сигару, бросил окурок в пепельницу и, сложив руки на животе, откинулся к спинке кресла.

Общее молчание длилось не долго, но было оно тягостным и почти физически ощутимым. Первым его нарушил Гесс:

— Так что же случилось между вами и Ольгой Константиновной? Вы ведь сразу ее узнали? Вы знали ее раньше?

Можайский отрицательно покачал головой:

— Нет, я никогда не видел ее прежде, но да — я сразу понял, о ком идет речь, едва лишь Анна Сергеевна произнесла фамилию.

Инихов, слегка нахмурившись, тоже кивнул головой:

— Мне тоже фамилия показалась очень знакомой. А все же я не связал одно с другим. Хотя ведь это очевидно: Константин и Константиновна. Анутин и Анутина! Но кто бы мог подумать… Я…

Можайский грустно улыбнулся:

— Вот именно: кто бы мог подумать, что у такого человека может быть такая дочь? Но мне было проще: я начал службу в полку Константина Львовича.

Инихов и Гесс переглянулись.

— Да. Служба была недолгой, но… познавательной. И, как и все другие офицеры полка, я навсегда проникся к Константину Львовичу уважением. А когда до меня дошли слухи о его… нездоровье и связанной с этим отставкой; о его… причудах, разорительных тяжбах и совершенном в итоге банкрутстве — несмотря ни на какие попытки поверенных в делах опротестовать все им совершенное, — я… расстроился. Но весть о его кончине явилась утешением. Вы ведь понимаете?

— Безусловно.

— Да. Собственно, смерть — лучшее, что могло приключиться с Анутиным после таких перипетий.