Можайский — 3: Саевич и другие

— Видите ли, — Саевич нерешительно потоптался, не спеша с ответом, — начиная с того, чернореченского, трупа, практически все покойники, с которыми мне довелось иметь дело, оказывались жертвами пожаров. Тогда я не придал этому обстоятельству особенного значения: в конце концов, — взгляд в сторону Кирилова, — пожары в нашей благословенной столице полыхают сотнями…

Митрофан Андреевич покраснел.

— …так ли уж при этом удивительно, что и погибших на этих пожарах достаточно? И, кстати, прошу заметить: не все из них — жертв, разумеется, не пожаров — умерли в огне или в дыму. Некоторые — уже в больнице. А именно — в мужском и женском отделениях Обуховской.

— То есть, — тут же отреагировал Чулицкий, — встречались и женские трупы?

— Да, — подтвердил Саевич. — Но нечасто. Мужских было значительно больше.

— Гм…

— Да. Но — не суть. — Саевич почему-то вздохнул. — Суть в том, что тогда, повторю, я не придал этому особенного значения, хотя какое-то удивление, помнится, и выразил: зачем было пугать меня заразой, если основная работа с заразными трупами связана никак не была?

— И что же ответил Кальберг?

— Ничего определенного. Он просто пожал плечами и призвал меня порадоваться такому обстоятельству. Мол, плохо ли это, если нам — мне и ему — так везет, и нет причины обращаться к опасным покойникам?

— А вы?

— Порадовался, конечно. — Саевич моргнул. — А что же вы хотите? В конце концов, я полыхал желанием работать над смертью, а не над тем, чтобы самому умереть! И то, что риск, на который я согласился пойти — сталкиваться со всякой прилипчивой дрянью… То, что этот риск практически не сбылся, меня не огорчало, а радовало!

— Практически?

— Да, практически.

— Поясните.

— Ну… — Саевич вновь нерешительно потоптался, не торопясь с ответом. — Несколько раз — точное количество я, пожалуй, не вспомню — нам с бароном все же пришлось иметь дело с опасными трупами.

— Странно…

— Вы правы: теперь и я понимаю — странно.

— Возможно, у этих трупов были какие-то особенности?

Саевич задумался.

— Да нет, — наконец, ответил он, — пожалуй, не было. Хотя…

— Ну?

— Один из них, — Саевич нахмурился, припоминая, — и впрямь показался мне особенным…. Нет, — поспешил он оборвать начавшего было говорить Чулицкого, — с пожаром он не был связан никак: это точно. А вот с ожогами — да! Понимаете, у него руки были страшно изуродованы ожогами какой-то кислотой, и на теле имелись кислотные повреждения. Но умер он при этом совсем не от них. От тифа.

— Гм…

— Помнится, барон сказал мне, что бедняга упал в бочку с кислотой, решив проявить молодецкую удаль.

— Как это?

— А вот так. Якобы несчастный работал на погрузке… или разгрузке?.. неважно! В общем, бочки с какой-то кислотой выстроили в ряд, а он возьми да на спор побеги по их крышкам! У одной из бочек крышка не выдержала, и…

— Постойте!

— Да?

Чулицкий посмотрел на Можайского, который, в свою очередь, смотрел на Саевича, не сводя с него глаз.

— Можайский!

— А? — очнулся его сиятельство и обернулся на Чулицкого. — Что?

— Не припоминаешь случай с бочкой и кислотой?

— Как не припоминать? Припоминаю! — страшная улыбка вечно улыбавшихся глаз его сиятельства показалась мне особенно зловещей. — На молжаниновской фабрике несчастье приключилось!

— Точно.

В очередной раз за этот вечер стало тихо. Даже ветер, вот только что со звоном разбивавший об оконное стекло посыпавшую вместо снега ледяную морось, и тот — такое было впечатление — застыл с разбега, остановился, прильнул к окну и стал прислушиваться к мрачной тишине.

— Но, — Можайский, — не это даже интересно. Мне тут вот какая мысль в голову пришла…

Его сиятельство встал едва ли не грудь о грудь с Саевичем и, вперив улыбку своего взгляда в потемневшие от невольного испуга глаза фотографа, спросил:

— Как часто вы работали с телами от момента первого тела с пожара?

Саевич отвел глаза, подумал и ответил:

— Поначалу не очень часто. А потом — регулярно.

— Кальберг ограничивал вас в сроках?

Саевич вздрогнул:

— Да. А как вы догадались?

— Какими были сроки? — не отвечая Саевичу, задал новый вопрос Можайский.

— Неделя. Максимум. Но чаще — меньше. Четыре-пять дней.

Кирилов:

— Подождите! Я правильно понимаю…

— Да! — Можайский.

Саевич побледнел:

— Вы хотите сказать, что я работал с трупами тех самых погибших на пожарах?

— А как вы сами думаете?

Саевич схватился за голову и застонал:

— Теперь понятно! Теперь мне всё понятно!

Можайский, Чулицкий, Кирилов и присоединившийся к ним Инихов взяли Саевича в полукольцо. Чулицкий требовательно спросил:

— Что вам понятно?

— Карточки! Дайте мне карточки! — закричал Саевич. Лицо его было страшно.

Ему протянули карточки. Он тут же стал их быстро раскладывать в каком-то определенном порядке и делить на стопки. Получилось несколько стопок по десятку или около того фотографий в каждой[164].

— Вы ведь не заметили этого, правда?

— Чего мы не заметили?

Саевич начал суматошно оглядываться:

— Стол! Нет ли какого-нибудь стола?

Я посмотрел на обломки, прикидывая: нельзя ли как-нибудь водрузить столешницу обратно на ножки?

— Любую ровную и твердую поверхность! — продолжал требовать Саевич.