Можайский — 4: Чулицкий и другие (СИ)

«Еще полгода назад, ваше высокородие, я был приличным человеком: не лучше, возможно, других, но уж точно — не хуже! Меня уважали соседи, уважали жильцы, помощники — свои и чужие — смотрели мне в рот: как птенцы в ожидании корма. Я и кормил их: давал советы, обучал мастерству… ведь дело наше, дворницкое, — совсем не шутка. Наоборот: работа у нас не только тяжелая, но и требовательная. Тут многое нужно знать и уметь. С наскоку или спустя рукава не выйдет ни участок содержать в чистоте, ни дом в надлежащем виде… А потом всё пошло прахом!»

Кузьма скривился.

«В дождливое — как сейчас это помню — утро ко мне заявилось привидение…»

— Так его сначала испытали на тебе?

«Вы не поняли, ваше высокородие, — Кузьма покачал головой. — Не топривидение, а самое что ни на есть настоящее. По крайней мере, в первый момент я именно так и решил, схватившись за крестик и осенив пришельца крестным знамением! Ведь слыханное ли дело? — без стука, просто с дождя, обливаясь ручьями воды, ко мне сюда…»

Кузьма обвел рукой помещение.

«…вошел Илья Борисович, дядя Бориса Семеновича, совсем недавно погибший в страшном пожаре! Ладно бы он еще утонул! — Кузьма перекрестился. — Тогда бы я мог понять: говорят, утопленники часто возвращаются: нет их душам покоя, заложные [37]они… но ведь Илья Борисович в головешку превратился, а это — совсем другое дело [38]!»

— И?

«Вот вам и точки над «"i», ваше высокородие! Испугался я не на шутку. А Илья Борисович только захохотал… Сгинь, — говорю я ему, — нечистая сила! А он отмахнулся от моих крестов, плюхнулся на табурет…»

Я невольно поерзал седалищем.

«Да, — тут же подтвердил Кузьма, — на этот вот самый…»

— Ты, давай, не отвлекайся! — почему-то вполголоса и поежившись потребовал я.

Кузьма усмехнулся:

«Вот и мне тогда так же неуютно стало, ваше высокородие!»

— Но ведь он оказался не привидением?

«Слава Богу, нет. Но только легче мне от этого не стало».

— Так что же произошло?

«Рассказал он мне обо всем. И как пожар подстроили, и как не он-то в нем и погиб…»

— Постой-ка! — перебил я Кузьму. — Значит, в нем все же кто-то погиб?

Кузьма пожал плечами:

«Не знаю, ваше высокородие. Признаюсь, дела мне до этого не было никакого, учитывая то, что я вообще услышал!»

— Гм… понимаю…

«Первым моим побуждением, — Кузьма — теперь уже напоказ, а не искренне — перекрестился, — было пойти и обо всем донести. Тем более что этого требовала не только моя совесть, но и моя прямая обязанность: держать полицию в курсе всего, что происходит преступного на моем участке. И пусть пожар приключился не здесь, а сам Илья Борисович в доме Некрасовых не проживал, явился-то он сюда и здесь же, в этих стенах, рассказывал и уготавливал чудовищные вещи!»

— Отчего же не пошел?

«Не смог я пойти, ваше высокородие!»

— Мерзавец денег тебе предложил?

«Если бы!»

— Так что же?

«Безопасность».

— Какую еще безопасность?

«Есть у меня грешок один, ваше высокородие. Вроде бы и пустяк, да как посмотреть…»

— Говори же!

«Девка одна от меня родила…»

— Девка? — изумился я. — Родила?

«Да: так получилось».

— А это-то тут причем? Ты же не хочешь сказать…

«Именно это я и хочу сказать, ваше высокородие. Именно этим Илья Борисович и ухватил меня за горло!»

— Но помилуй! — я не верил своим ушам. — Да что же в этом такого?

«Для вас — ничего. А для Марьи Николаевны — всё!»

— Кто такая эта Марья Николаевна?

«Владелица дома».

— А! — до меня начало доходить. — Бабушка Бориса Семеновича. Мать Ильи Борисовича…

«Верно».

— Старосветская помещица [39]!

«Можно и так сказать», — Кузьма, как это ни странно, понял. — «Строгий у нее нрав. И набожная она очень».

— Значит, прознай она…

«…и мне пришлось бы туго!» — подхватил Кузьма, и на его лице — на мгновение буквально — появилось выражение отчаяния. — «Самое меньшее, она бы выставила меня вон. А в моем положении, да еще и при скверных рекомендациях, это подобно смерти».

— Мне кажется, ты все-таки преувеличиваешь!

«Если бы, ваше высокородие!» — Кузьма сгорбился. — «Найти работу в нынешние времена совсем не так просто. Куда мне идти? На фабрику? Но какой из меня рабочий? В деревню уехать? Но там-то что делать? Мне? А в дворницкие меня бы уже не пустили. Разве что в совсем захудалые дома, где только углы и сдаются: рвани всякой да пьяни. Но перебраться отсюда на какую-нибудь Сенную [40]… вы понимаете…»

Я кивнул: как не понимать? Тем не менее, всё это походило скорей на мелодраму, чем на действительные жизненные обстоятельства, что я и не преминул заметить:

— И все же, Кузьма, ты лукавишь. Сам посуди, — я начал загибать пальцы. — Вознаграждением за соучастие Илья Борисович тебя не обидел. А зачем бы ему тебя вообще вознаграждать, если бы он имел такую, как ты утверждаешь, власть над тобой? Далее: девка-то где? С ребенком? Что мог бы Илья Борисович представить в доказательство своих слов? Наконец, а был ли мальчик? У тебя самого-то есть чем подтвердить собственные россказни? Или ты думаешь, я не смогу справиться по актам рождения? Не докажу, что ты врешь?

Кузьма опроверг меня сразу же: