Можайский — 4: Чулицкий и другие (СИ)

— А где же он все-таки так набрался?

Один за другим, все мы пожали плечами. Все — за исключением меня: я знал обстоятельства, ввергнувшие доктора в столь необычное для него состояние, но делиться ими не хотел. Я приберег их для вас, читатель, выделив их в приложение к настоящим запискам [41].

Чулицкий продолжил:

— А дальше — явились мы. Наше появление застало Кузьму врасплох. Этот проходимец настолько уверовал в непогрешимость плана своего хозяина, что вовсе уже и не думал о возможных последствиях. Он считал, что никто и нос подточить не сумеет. Что ни сучка не будет, ни задоринки. И вот поэтому-то он, едва я показался в дворницкой, чуть в обморок от ужаса не грохнулся!

Любимов и Монтинин хмыкнули.

— Не смейтесь, господа: я ничего не выдумываю!

— Да мы… — начал было наш юный друг.

— Так, — перебил его Чулицкий, — сам Кузьма и рассказал.

— А, вот оно что!

— Да: ведь я всего лишь повторяю сказанное им…

Любимов и Монтинин вновь посуровели.

— Так вот. Приход полиции — Сыскной, заметьте, что сразу как бы намекало! — поразил Кузьму до колик в печенках. Однако малый он сообразительный, изворотливый и, как вы наверняка заметили, немалой наглости. Оправился он быстро и так же быстро стал соображать, что делать. И я, мои дорогие, был прав: первой мыслью его было — немедленно связаться с Ильей Борисовичем. Но тут имелась определенная загвоздка: дядюшка Некрасова свой адрес Кузьме благоразумно не оставил, решив, очевидно, что полагаться до конца на такого сообщника не стоит. Для экстренных случаев — буде такие возникнут — он подкупил служителя в семейных христофоровских банях, который — ни много, ни мало! — должен был, получив от Кузьмы, как сказали бы моряки, сигнал бедствия, отправить срочную телеграмму. И уже тогда наш дядюшка появился бы собственной персоной. Вот потому-то Кузьма и направился в бани. Вот потому-то служитель этих бань и впустил его внутрь. Вот потому-то он и отшил со всей решимостью моего агента… Но и тут коса нашла на камень или на старуху случилась проруха! Служитель, видя, что на пятки Кузьме наступает полицейский агент, не осмелился, несмотря на всю свою напускную смелость, отправиться на почту и выполнить поручение. Он понимал: отлучка вряд ли пройдет незамеченной. И если агент проследит еще и его, то неприятностей уж точно не оберешься. В общем, около часа продержав Кузьму в неведении, этот человек выпроводил его через дворовый ход, велев исчезнуть с глаз по линии, а не проспекту. Но напоследок — чтобы Кузьма ни о чем не догадался — он соврал ему, будто и на почту сходил, и телеграмму отправил, и даже ответ получил. И будто в ответе этом Кузьме предписывалось ступать на все четыре стороны: якобы лавочка закрыта, и в его услугах больше никто не нуждается. Кузьма поверил. И это его взбесило. Но еще больше — совсем уж напугало, так как он решил, что брошен на произвол судьбы: отдуваться в одиночку перед полицией. Сначала он хотел последовать совету служителя и скрыться, но тут же понял: никудышный план. Ведь и в самом деле: куда, скажите на милость, было ему податься? Где он мог исчезнуть так, чтобы не только его никто не нашел, но еще и ему самому не было голодно и холодно? Несмотря на всю свою врожденную жестокость и склонность к преступлениям, настоящим-то, закоренелым преступником он не был! Хуже того: в том мире — криминальном, — единственно в котором он и мог бы найти приют, ему не светило ничего. А может, обернулось бы и вовсе скверно: каждому известно, что дворник — глаза и уши полиции, а уж старший дворник — подавно. К полицейским же осведомителям отношение в преступной среде известное: ножом по горлу и в канал [42]! Прикинув, что к чему, Кузьма решил сдаться. Ему показалось, что так у него хотя бы шанс оставался: заговорить, запудрить головы, отбрехаться. А если уж и нет, то каторга — всяко лучше, чем бездыханным телом обнаружиться в каком-нибудь затоне…

— Да уж, выбор!

— Да. Но правильный.

— Согласен.

— И вот он вышел на проспект — со двора, через линию — и, подойдя к агенту, предложил ему вернуться в дом. Агент, конечно, удивился, но предложение принял. Так они и пришли обратно.

— А дальше нам известно!

— Да. Поэтому, — Чулицкий согласно кивнул, — я не стану вновь пересказывать нашу с Кузьмой беседу. Сразу перейду к последствиям.

— Давайте.