Можайский — 5: Кирилов и другие

— Двести с лишком тысяч, — повторил Митрофан Андреевич, — но и это еще не все.

— Нет?

— Нет. К деньгам прилагалось очаровательное имение в Финляндском княжестве. А сверх того…

— Как! Еще что-то?

— Тот дом, в котором Бочаров снимал для сестер квартиру. Этот дом тоже оказался в его собственности!

Можайский потрясенно молчал. Впрочем, потрясенно молчали все. А Митрофан Андреевич добавил масла:

— То, что от вас, Юрий Михайлович, эти факты ускользнули, вполне простительно: и деньги, и поместье, и дом не были прямо оформлены на Бочарова. Легально, по закону то бишь, они находились в собственности небольшой управляющей компании, акционерного общества, львиная доля акций которого уже и была записана на проходимца. Причем общество это — иностранное, зарегистрировано во Франции, а здесь, в России вообще и в Петербурге в частности, оно работало по разрешительным документам, в которых директором числился некий мосье Каденак — бывший французский, а ныне — российский подданный. Но вот что интересно… знаете, как звали мосье Каденака?

— Только не говорите, — осенило Можайского, — что его имя — Базиль[57]!

— Совершенно верно: Базиль!

Можайский передернул плечами.

Митрофан Андреевич:

— Тем не менее, Юрий Михайлович, определенные справки вы все же могли навести! И если бы дали себе труд, то, как минимум, выяснили бы: вскоре после гибели брата и сестры Анастасия подавала в посольство Третьей Республики[58] ходатайство о признании ее законной наследницей AMF Société de gestion “Picard et compagnie”[59] — той самой сосьетэ, директором которой числился Базиль Каденак и в собственности которой находился — помимо прочего — дом с квартирой самой Анастасии!

Можайский потупился.

— В утешение вам могу сказать, — голос Митрофана Андреевича немного смягчился, — что и мне… да и вот: господам Инихову и Чулицкому, по-видимому, тоже… ничего подобного и в голову не пришло! И если бы я не встретился с Анастасией Маркеловной и… гм… не произвел бы на нее должного впечатления…

— Не запугали бы, говоря проще!

Митрофан Андреевич повернулся в сторону Гесса:

— Да, Вадим Арнольдович: можно и так сказать. Но ведь важен результат, правда?

Гесс, как до него Можайский, потупился.

— Так вот, господа, всем нам в утешение: я тоже узнал об этом совершенно случайно… по большому счету, никакой особенной заслуги в этом у меня и нет!

Митрофан Андреевич замолчал.

— Каденак! — вдруг вырвалось у меня. — Но разве это не вино?

Полковник усмехнулся:

— Я всё ждал: когда же кто-нибудь сообразит! Поздравляю, Сушкин: вы — первый!

— Так он еще и любителем изысканных вин являлся — этот ваш Бочаров? Как еще объяснить такой странный выбор фамилии?

Митрофан Андреевич пояснил, причем на удивление — в такой ситуации — серьезно:

— Нет, дело не во вкусе к хорошему вину и даже не в вине вообще. Дело в одной легенде, которую Бочарову рассказал Кальберг.

— Что за легенда? — спросил я.

— Не знаю, нужно ли…

— Прошу вас!

Вы, читатель, понимаете, что всё это уже — полное отступление, а потому с легким сердцем можете следующую страницу пропустить. Я изложил на ней в литературном виде услышанный от Митрофана Андреевича рассказ. Быль по его уверении. А точнее — по уверению барона Кальберга, который за бутылкой вина поведал о ней Бочарову; тот — сестре, а уже сестра — полковнику.

Возвращение домой

Первый месяц весны. Туман с реки поднимается так, что днем из долины не виден склон горы — только вершина, призрачный снег которой сливается с таким же призрачным небом. Ночью звезды тускнеют на фоне далекого белого пятна. Утром идет дождь. Уходящая вверх тропинка теряется в пелене. Замок на окраине деревни служит последним ясным ориентиром. Запах сырой земли, уже неспособной впитывать воду. Тяжелая глина липнет на обувь. Кусты очнулись от зимней спячки, их гибкие, влажные, красноватые ветви бьют по рукам и цепляются за одежду, словно удерживая тех, кто спешит узреть невиданное чудо. Им ничего не известно о том, что увидел старик Жозеф на старом перевале.