Может быть

Срок увеличивался, а вместе с ним усиливалась и полнота девушки. Она все тщательнее куталась в просторные наряды и все реже выходила на улицу, буквально нашпигованную любопытными старухами, причем любопытными даже чересчур. Каждая из них по своей сути могла переплюнуть не только Штирлица или легендарного Джеймса Бонда, но и все КГБ вместе с МИ5 в придачу. Органы явно теряли ценных кадров, которые вместо того, чтобы вынюхивать секреты и ловить шпионов, занимались прополкой огорода и уходом за домашней скотиной, попутно практикуя свои навыки на беззащитных соседях. Галина старух не любила, однако отношения с ними портить не хотела, ибо в этом случае шанс попасться на «язык» возрастал многократно. Поэтому девушка все так же здоровалась с соседями и односельчанами. Просто на улицу выходить стала реже, бегать по делам – быстрее, а мирные посиделки в центре возле магазина с деревенскими кумушками и вовсе пришлось позабыть. В последний месяц перед родами, благо на улице стояла зима, Галина и вовсе перестала выходить. А тут как раз счастливо наступили сперва долгие зимние праздники, потом каникулы, в конце срока она, сказавшись больной, уже просто прогуливала школу. Хорошо хоть прогуливать пришлось недолго, так что отсутствие справок никаких вопросов ни у кого так и не вызвало.

Первые признаки надвигающейся беды ощутились дома, и это хорошо. Плохо было то, что мать Галины как раз тоже была выходной и, учитывая разыгравшуюся на улице метель, тоже предпочла остаться дома, благо дел по хозяйству было полно.

«Перетерплю», – подумала Галина, и, стиснув зубы, пыталась пересилить боль. Людям вообще характерна самоуверенность, а малолетним мамашам – особенно. Терпения, естественно, не хватило. Жалуясь на острую боль в животе, Галина позвала мать. Чтобы та не вызвала «Скорую», рассказала о причинах.

Удивительно, как бывают близоруки люди в отношении своих близких. Как и любая добропорядочная мать, Мария Петровна находилась с ней с самого ее рождения. Она следила за тем, как прорезывались у дочери зубки, и не промочила ли она ножки на прогулке. Учила ходить. Играла в игры. Пела песенки. Готовила к поступлению в школу. Вышивала снежинками новогодние платья. Разбирала вместе с дочерью непонятные законы физики, причем непонятные обеим – и матери, и дочери. Она всю жизнь старалась предугадать желания дочери, но в итоге оказалась настолько близорукой, что не смогла разгадать опасность в своем собственном доме. И абсолютно неважно, что явилось тому основной причиной – застилающая глаза любовь к гражданскому мужу или патологическая занятость на работе, но самое дорогое, что у нее было – дочь – она упустила. Между Галиной и обожаемым мужем возникла симпатия, носящая далеко не родственный характер. Не прошло и полугода, как эта симпатия перешла на стадию слишком близких отношений. Все это, как и то, что родная ее дочь беременна от ее собственного мужа, Галининой матери пришлось узнавать именно в тот момент, когда на свет как раз собирался появиться Гришка – ее первый внук. Нельзя сказать, однако, чтобы она была очень сильно рада этому факту.

Естественно, ни о каком вызове «Скорой» не могло быть и речи. Мнение села для Галининой матери, как и для самой Галины, было слишком важно. «Нам же потом здесь жить!» – сказала будущая бабушка и самым решительным образом закрыла ставни на окнах и поплотнее захлопнула дверь. Роды у Галины она принимала сама, основываясь на знаниях шестнадцатилетней давности, полученных при собственных родах. Из других источников информации в доме был только учебник по биологии для 9 класса средней общеобразовательной школы, но там про роды, увы, отчего-то практически ничего не было написано, о чем Галина поспешила сообщить матери.

Гришка родился нормально. Не было никакого обвития пуповиной, неправильных родов, затяжных схваток или родовых травм. Он сразу закричал. Бабушка похлопала внука по попе (как в кино), перевязала пуповину. Новорожденный, как и его малолетняя мать, чувствовали себя просто отлично. Единственной проблемой было то, что никто не толком не знал, что же делать с этим так замечательно родившимся Гришкой. Свалившееся с плеч напряжение опустошило. Сил на принятие решение и, тем более, на действия, не было. Галина, измученная родами, уснула, а новоявленная бабушка, чей перегруженный разум отказывался работать, занялась домашним хозяйством. Чтобы отвлечься. Чтобы не видеть. Чтобы не думать о маленькой сопящей проблеме, так сладко уснувшей на подушке. Подушка казалась огромной, а Гришка на ее фоне – маленьким-маленьким. Его с одной стороны было жалко, но, с другой, жалко было себя. И даже непонятно, кого жальче. Проще было помыть посуду, отскоблить полы, приготовить еду и перегладить целую кучу белья. А решение пусть принимает кто-то другой.

Кто-то сильный.

Кто-то мудрый.

Но не она.