Может быть

Евгения Николаевна, немного смущаясь рассказала о своем единственном неудачном посещении врача, когда она пыталась прервать беременность. О том, что она, не планируя оставлять ребенка (она так и сказала – «не планируя») не догадалась при этом позаботиться о своем собственном здоровье, Евгения Николаевна тоже призналась и даже обозвала сама себя «тетехой». И хотя точного значения этого слова она не знала, ощущала она себя именно так, потому что только у тетех не хватает сообразительности на такие очевидные вещи.

– Ну, ничего, милочка, ничего, – успокоила ее Анна Семеновна. – Не сделала, и ладно. Меньше людей будет знать, и хорошо. А насчет родов ты не волнуйся. Это самое УЗИ вон всего лет десять как придумали, а раньше-то спокойно и без него рожали, и все было нормально. Вот и у тебя все будет хорошо. Не волнуйся. Сейчас мы тебя еще раз послушаем.

Она опять приложила свою трубочку к огромному животу Евгении Николаевны, что-то там послушала, куда-то потыкала пальцем, где-то помяла в боку, после чего похлопала по руке, еще раз сообщила, что все будет хорошо, показала, как лучше лечь, чтобы было не так больно, сделала наказ «звать ее, ежели чего», пообещала «скоро вернуться» и отправилась на кухню пить чай с будущей бабушкой, попутно подготавливая аргументы в пользу немедленной отставки правительства и государственного переворота, но чтобы с тем же самым президентом и премьером. Лучше даже премьером. Он ей нравился больше. Да и привычнее он как-то. Будь ее воля, она бы вообще была не против его на пожизненный срок. Да чего там избирать? Оставлять надо было! Оставлять! Нет же, придумали какую-то Конституцию. Можно подумать, что в остальном ее у нас соблюдают! Вопросы демократичности государства, так тщательно муссируемые в прессе (особенно в западной) ее при этом абсолютно не волновали. Да и какой вообще толк вот лично ей был от этой демократии? Правильно, никакого. Впрочем, будущая бабушка Александра Васильевна в этом вопросе была с нею абсолютно солидарна.

Чтобы никто ни о чем не догадался, орал на полную громкость включенный телевизор, а роженица со всех сил сжимала зубами свернутую в плотный валик тряпку. Что поделаешь – конспирация.

Несмотря на опасения (вполне обоснованные, кстати сказать, учитывая возраст и состояние здоровья роженицы), роды прошли нормально. Не успела закончиться гроза, как в тесной квартирке раздался крик младенца, хотя криком его было достаточно тяжело называть – скорее писк. Мальчик, о которого Евгения Николаевна отчего-то очень захотела назвать Григорием, наконец-то появился на свет. «Если бы это был мой сын», – подумала было она, но тут же одернула себя. Нечего сантименты разводить, не то время, да и не то место. Евгения Николаевна напомнила себе, что даже если она и родила мальчика, это уже ничего не значило – это был не ее ребенок. И не нужно было к нему привыкать.

А потенциальный Григорий, сперва зевнул, потом зажмурился, потом нашел ртом заботливо припасенную Анной Семеновной соску, сначала сладко зачмокал, а потом, вероятно, устав от жизни, отвернул свою маленькую, сплющенную красную мордочку, уткнул ее в край старого одеяла, в которое его заботливо завернула потенциальная бабушка, и уснул.

Катька родилась совсем неожиданно для матери. То есть абсолютно неожиданно. Такого поворота не ожидали ни Евгения Николаевна, так и не удосужившаяся ни разу сходить к врачу за всю беременность, ни, тем более, Александра Васильевна, которая вообще как будто на время забыла, что у людей могут рождаться двойни. Анна Семеновна, будучи опытным врачом, подобный поворот предвидела, но не была уверена. Уж слишком много мелких конечностей, подумалось ей, когда она прощупывала живот Евгении Николаевны. Впрочем, чтобы не пугать лишний раз роженицу, свои мысли она оставила при себе.

Катька, как бы усовестившись того, что она вообще решила родиться в этот раз, особых беспокойств Евгении Николаевне не доставила. Она родилась быстро и правильно. Сразу закричала и, как показалось Евгении Николаевне, по-особому, как будто понимая все, посмотрела на мать своими мутно-серыми младенческими припухшими глазками.

– Катерина, – подумала было Евгения Николаевна, но тут же одернула себя. Как и к Гришке, к девочке она не собиралась испытывать никаких материнских чувств. Одолжение, оказываемое Анной Семеновной, становилось все более и более неоценимым. На миг мелькнул страх, что они ведь договаривались на одного ребенка. В глазах Евгении Николаевны стоял немой вопрос, который она все никак не решалась задать.

– Не волнуйся, деточка, – успокоила ее Анна Семеновна, – Бог послал нам двух деточек, значит, и радость у нас будет двойная. Не переживай, обоих заберу, обоих пристрою. Люди только рады будут.

Александра Васильевна, очень тонко почувствовавшая контекст вопроса про «двойную радость», извинившись, побежала к соседям занимать денег, чтобы удвоить сумму вознаграждения, обговоренную ранее. Евгения Николаевна, вздохнув, опять почувствовала себя практически счастливой.