Может когда-то она и была Лолитой, но не теперь (СИ)

– Он ещё спит, налей себе кофе, – машет мама в сторону кухни. Опять рисует свои лилии и петуньи. Вхожу в комнату к Орландо. Холи спит, свернувшись колачиком на диване. Сама безмятежность, само спокойствие и умиротворение. Прости за вчерашнее… – Доброго утра, – открывает глаза. – Я приехал за О Ти, – сообщаю. – Да, я знаю… Не за мной же, – тяжело выдыхает она и поворачивается ко мне спиной. Одеяло сползает и мне открывается татуировка под левой лопаткой. Это надпись. Я разбираю имя сына и своё имя. – Сделала тату? – шепчу, сажусь между кроватью и диваном. Она поворачивается ко мне, и наши лица сейчас друг напротив друга, на расстояние вытянутой руки. – Да, Шеннон, – кивает, прикрывая глаза. – Что там написано? – облизываю губы. – Я признаюсь сыну в любви и прошу у тебя прощения. На латыни, – отвечает она. – Тупость! – фыркаю. – Как скажешь. Тупость. Ты прав, – соглашается она со мной. – Да что с тобой? Так и будешь соглашаться со всеми оскорблениями? – повышаю голос, но потом снова перехожу на шёпот. Не хочу разбудить сына. – Я изменилась, – жмёт плечами. – Ты не изменилась! – качаю головой. – Я же вижу. Ты просто корчишь из себя тряпку! Но ты не такая, – качаю головой. – Просто будь собой. Орландо не нужна безвольная мать, – встаю, иду к двери, открываю. Почти выхожу. – Я не понравлюсь тебе… – шепчет мне в спину. – Но и такая ты нам не нужна, – тихонько закрываю за собой дверь. Она выходит следом. – Кофе, – прошу я. – Что? Кофе? Просто кофе и всё? Безо всяких там: свари, налей, пожалуйста? – поднимает рыжая брови. – Эмм… Свари, – развожу руками. – Пойдём, я покажу тебе, как включается кофеварка. Хотя… Ты уже большой мальчик, разберёшься сам, – кивает. – Эй, ты перегибаешь, – хватаю её за руку. – Перегнул ты. Вчера. Позволил мне отсосать тебе, и выбросил, как использованный презерватив, наполненный спермой. Я справилась с унижением, думаю, и ты с кофемашиной справишься, – кивает, выходит на улицу, убегает на пробежку. – Подлая сука! – рычу. – Шеннон, найди мне номер судьи! – строго просит Констанс. – Всё, мам. Не нужно судью! Больше не буду её обзывать! – отвечаю ей. – Учти, Шеннон! Я докажу, что Орландо не может жить ни с одним из родителей, что со мной ему лучше. И ты не посмеешь судиться с собственной матерью. И тогда вы сможете видеть ребёнка раз в месяц. По часу! – будто между прочего сообщает мама. – Ты страшный человек, мама! – раскрываю глаза. – Вот и не забывай об этом! – улыбается она. – Иди, приготовь страшному человеку чай! – выгоняет она меня. – Я люблю тебя, мам! – целую её в белую макушку.

Время тянется медленно. Мы с группой несколько раз выезжаем в короткие недельные туры. С Холи почти не видимся, но она всегда вежлива, молча выносит все мои колкости, претензии, обвинения в том, что она плохая мать, слишком мягкая, через чур уступчивая. Пытаюсь ей объяснить, что она в конец разбалует О Ти. Но она отвечает лишь счастливой улыбкой, и этими своими отговорками.

– Шеннон, ну как я могу ему отказать? Я не выдержу его сердитый или грустный взгляд. Каждая его улыбка, как глоток свежего воздуха для меня. Я уже лишила его своего присутствия в первые три года жизни. Не могу лишить его чего-то ещё. Даже в мелочах, – утирает слёзы. – Ну и плаксой же ты стала, – хмыкаю. – Ты оказываешь себе медвежью услугу. Ты дождёшься, рано или поздно он пошлёт тебя ко всем чертям. Тебе необходимо быть с ним построже, – киваю.

Я мудрый отец, чёрт возьми! Советую матери, как нужно воспитывать сына. Она молча соглашается. В конце концов я был отцом дольше, чем она была матерью.

Подцепила на своей йога-работе жуткий грипп, и вот уже неделю не видится с сыном.

– Папа, а где мама? Папа, а почему мама не выздоровела? Папа, а когда мама выздоровеет? Папа, а когда мы поедем к маме? Папа, а маме больно? Папа, а мы можем её навестить? Папа, а можно я отвезу ей ягодок? – и так до бесконечности…

Я закипаю от ревности. Когда я болею, он не приносит мне ягод, только смотрит на меня как на прокажённого и просит не обнимать, потому что я, видите ли, могу заразить его.

И чего он так к ней привязался? Она бросила его, а он любит её, кажется, сильнее, чем меня.