Можете звать меня Татьяной

Ирина пытается под Костромою найти Островки. Но на их месте теперь военный аэродром. – была довольно большая равнина. Удобно. Ирина ходит по окрестным деревням. Кто-то из стариков помнит «простых господ» Зёрновых. В Костроме Ирина забредает в краеведческий музей. Здесь целый стенд посвящен ее деду – историку Зёрнову. Ирина разглядывает пожелтевшую фотографию дедова кабинета в имении Островцовых. По деревням сохранились семьи с фамилией Островцовы. Так записывали отпускаемых на оброк мастеров по печному или какому иному делу. Ирине ясно видятся сумрачные аллеи уничтоженного парка. Вон бабушка Марья Степановна идет с рукодельной корзинкой посидеть на любимой скамье – там открывается взору равнина до горизонта. Земля Островцовых. Аэродром.

В деревне Лыково осталась церковь. Ирина идет к ней. Подходит ближе – креста нет. Склад. Входит в церковь. Старуха-приемщица ее впускает. Тут ссыпаны остатки прелой прошлогодней картошки, стоят весы. Пахнет затхлым. «Господи, неужто зёрновская барышня? А я из крестьян господ Островцовых, Марья Лыкова, ваша ровесница буду. Бабушки вашей крестница». Фреска, изображающая страшный суд, снизу подгнила, облупилась. Всё равно страшно. «Нету усадьбы, барышня. Разобрали дом, выкорчевали сад. Вона какие там самолеты стоят Бонбондировщики». – «Марья, я уж не барышня, а вдова. У меня правнук в Костроме родился, Иорь». – «Ну, с богом, с богом. Там и крестите. Тут церквей не осталось, сами изволите видеть».

Крестить Игоря Анна не захотела. «Нет сейчас в этом смысла. Сами молодые не венчаны. Только лишние деньги. Ты вот была венчана, а была ли счастлива?» - «Молчи, Анна. на. Не вороши прошлого. Тебя и Олечку покойную крестила, а Елену с Татьяной нет. Тогда к церкви и подойти-то боялись. Времена такие были». – «Небось, как война началась, живо спохватились. Еще опомнятся. Я как в воду гляжу. И Елена пойдет креститься, и Татьяна. Взрослые люди будут босыми ногами в тазике стоять, а батюшка их макушку поливать и спрашивать, отрекаешься ли сатаны». – «Ну, Анна, у нас у всех в крови – видеть прошлое и будущее. Не знаю. хорошо ли это. Но что есть, то есть».

Ирина задумалась над кроваткой спящего правнука. Ей ясно видится: юность его придется на бурные времена. Немножко не доносить ему обязательного пионерского галстука до столь же непременного сейчас комсомольского билета. Всё это канет в лету. Несказанно прекрасная страна распадется. Ирина так мало вкусила от ее красоты. Будем голодать, при своем-то богатстве, и принимать подачки. Станем на всё соглашаться, ибо спорить не хватит сил. Yes, yes. Мир будет радоваться, всё русское войдет в моду. Но не надолго – скоро покажут зубы. А до того – краткая эйфория. Вспомнят запретных поэтов, вытащат курам на смех обломки дворянских семей. Займутся домом Романовых, Колчаком и Деникиным. После вылезут толстосумы. Заполонят, испохабят что только возможно. Деньги уйдут в чужеземные банки, а правнук Игорь уедет в Америку. Америка переманит умы, бо своего не хватает. Будет печатать деньги, править без милосердия и посмеется всласть. Власть.

Ирина взбирается по обомшелой лестнице на лыковскую колокольню. Отсюда военный аэродром виден как на ладони. Недосмотр начальства. Вот и ракеты. Какие там бонбондировщики. Подымай выше. Вдруг всё исчезло. Парк, белый дом, увитый плющом. Теннисная площадка. Девушки в длинных юбках, блузках с широкими рукавами держат ракетки. Мяч полетел. Летит через поле, стукнулся в стенку лыковской церкви. Марья снизу зовет: «Барышня, вы спускайтесь. Не дай бог увидит кто в позорную трубу, целое дело затеет». И наважденье кончилось. Только ракеты, ракеты на устрашенье свету.

Ирина спустилась вниз. держась за стенку. Марья сидела скрючившись и тихонько постанывала. «Что, Марьюшка?» - «Да поясница, барышня. Жить не дает, проклятая». – «Конечно, в этакой сырости». Ирина приложила обе ладони к Марьиной пояснице. Христос с потолка строго смотрел на Иринино дерзанье. Марья встала. «Прошло, барышня. Разогнулась, и как не бывало». Сделала несколько шагов по осклизлому полу. «Чудеса, барышня. Ну, если с молитвою…» Оглядела картофельную мерзость и сказала торжественно: «Пора закрывать храм». Заперли ржавым ключом. «Пойдемте, барышня, к нам в Лыково. Бабушка ваша, бывало, всё по избам ходила. Помянем ее. Пусть ей земля будет пухом».