Можно любить и лысых

Я прибываю в агентство сияющий, как свежевыкрашенный автомобиль - в легком кремовом костюме с бежевой отделкой, рубашке светло-яичного цвета и каштановом галстуке. Мои секретарши - Мариза и Клодетта - едва не падают перед таким элегантным мужчиной. Я вижу, как округляются их глаза, и они начинают неровно дышать - их грудки так и ходят под форменными жакетами со значками агентства "ПДА."

Я одариваю их одинаковыми улыбками, дабы не возбудить ревность.

- Этот толстый кабан на месте? - спрашиваю я, вдыхая самые разные запахи, разлитые по конторе.

- А что, им пахнет? - ворчит Мариза. - Он притащил походную плитку и занялся стряпней.

Я нахожу "Его Величество" в халате, занятым приготовлением лягушачьих ножек. Его письменный стол (зачем он ему, ведь никогда не пишет?) походит на кухонную плиту. На нем полно всякой утвари: кастрюлек, соусников и т.д. По сукну рассыпана мука, на кожаном бюваре медленно тает кусок нормандского масла.

Я собираюсь его отругать, но он начинает пороть всякую ерунду, не давая мне раскрыть рот.

Такова рабочая атмосфера. Плюс информация: он говорит о президенте Республики, который навестил старую парализованную женщину, участницу войны. Плюс урок морали: лучше быть здоровым президентом, чем больным инвалидом.

Но не это заостряет мое внимание. Убийство! Женщину убили статуэткой. Арестован молодой бизнесмен Ролан Оллафон, находившийся на месте преступления. Убийца был пьян, раздет, с руками по локоть в крови.

Бедный Ролан.

Что делать? Меня гложет совесть. Я должен помешать тому, чтобы обвинили человека, непричастного к убийству - его непричастность мне известна хорошо. Но начать его выручать - это самому запутаться в деле, в то время, когда я уже должен начать охрану жизни Кристиана Бордо. Отложить свое вмешательство на послезавтра? А если со мной что-либо случится? Ролан не сумеет оправдаться сам и перейдет в камеру смертников.

- Что с тобой? - спрашивает Берюрье, добавляя крепкий эпитет по поводу моего внешнего вида. Меткость его диагнозов, хоть и несколько грубоватых, всегда поражает своей точностью. - Хочешь поклевать лягушатинки? Пойманы вчера в Домб - проехали столько километров незамороженными.

Я мотаю головой. Его голое едва пробивается сквозь толщу моей совести.

Я чувствую, как злобные тучи сгущаются вокруг меня, и если, в конце концов, разразятся, то поглотят меня со всеми моими планами и надеждами.

- Почему у тебя такой вид? - сочувственно пристает толстяк. - У тебя неприятности?

Он - человек невежественный, но умный, и советы его бывают иногда весьма ценными, поэтому я уже собираюсь все рассказать, но в это время вбегает перепуганная Клодетта.

- Там двое из полиции, - объявляет она. - Хотят срочно вас видеть.

Ну вот! Туча разразилась, - горестно думаю я. Один из полицейских Бомашэ - шелудивый пес, состарившийся на работе. Он никогда не прощает прелюбодеяний. С тех пор, как поступил в полицию, все время толкует об отставке. Правда, теперь, когда долгожданная отставка приближается, он начинает бояться ее.

Его спутник - молодой блондинчик с усиками, как у моржа. Вид у него серьезный и важный, обычный для новичка, попавшего в полицию.

Я набрасываюсь на своего бывшего коллегу Бомашэ с таким энтузиазмом, что надо быть слепым и глухим или безнадежным кретином, чтобы поверить в мою искренность.

- Каким добрым ветром, старик?

- Не думаю, чтобы ветер был добрым.

Он скверно подмигивает, и это мне очень не нравится. Я приглашаю их в свой кабинет.

- Ты неплохо устроился, - скрипит Бомашэ. - Наверное, это стоит кучу денег?

Меня словно что-то подстегивает.

- Целое состояние, - подтверждаю я.

- У тебя были деньга?

- Я их нашел.

- Вероятно, у тебя - неплохие связи?

- Как видишь.

Наступает молчание, во время которого несколько остывает его ненависть, и успокаиваются мои нервы.

Они садятся. Я отодвигаю картину, за которой находится бар, где поблескивают хрустальные рюмки и дорогие бутылки.

- Я помню, Жорж, что ты не любишь виски.

- У меня язва желудка.

- Тогда, легкое порто?

Он любит казаться эрудированным человеком, поэтому жеманно отвечает:

- С наперсток.

Я наливаю ему и обращаюсь к замороженному агенту.

- А тебе, сынок?

Но "сынок" отворачивается и сухо произносит:

- Ничего.

Туча сгущается все больше и больше.

- Так что же привело вас сюда, Жорж?

- Анонимный сигнал.

- Да ну? Насчет меня?

- Да.

- А в чем меня обвиняют? В нарушении гражданских прав? В изнасиловании?

- В убийстве!

Я даже не улыбаюсь. Я держусь великолепно - сижу с каменным лицом, внутри - сжатый комок.

- Вы приехали сюда на такси? - спрашиваю я.

Бомашэ удивленно раскрывает глаза.

- Да, а в чем дело?

- И сколько стоит проезд?

- Э-э-э...

- Ну так сколько?

- Четырнадцать франков. А в чем дело?

- И еще четырнадцать - на обратный путь, значит, двадцать восемь. Ты истратил двадцать восемь франков за счет Дворца, чтобы сказать мне, что какой-то шутник обвинил меня в убийстве! Меня, бывшего комиссара, карьера которого...

Он поднимает свой стакан с порто.

- За твое здоровье, Сан-Антонио!

Он говорит это без улыбки. Скверно, очень скверно. Мерзавец! Власть!