Можно любить и лысых

Та же субретка — блондиночка с прелестной волнующей фигуркой открывает нам дверь, улыбается мне и бросает недоуменный взгляд на грязную фигуру за моей спиной. Она провожает нас в ливинг-рум.

На этот раз, здесь четыре личности, вместо трех: те же, что и раньше и… мышка, которую, чтобы не заработать инфаркт, надо описывать постепенно, показывая ее фотографии сначала в детском возрасте, затем в юношеском, и только потом можно взглянуть на нее пристально.

Боже мой! Как очаровательна эта женщина! Трудно даже представить, что она была рождена простой смертной. Скорее, это — искусство Севра и Гобелена, настолько безукоризненны были и есть ее формы, черты лица, краски. Словом, непонятно, на что смотреть в первую очередь. Ноги — идеальные! Лицо — сказочное! Не хватает слов, чтобы все описать. Девушка кажется нереальной — настолько она совершенна. У нее нет недостатков: зелено-голубые глаза… бархатистая кожа… руки, носик, ротик, живот, бедра, попка, груди…

Кажется, все, не забыл ничего. Ах, нет! Еще лучезарная улыбка, взгляд, нежный голос и… и… все остальное.

Светлая шатенка с рыжеватым отливом. Необыкновенно идущая ей прическа. Ротик свеж, как бутон цветка. Совершенная грация! Мне бы хотелось смотреть на ее попку вечно — такая она божественная, и когда она стоит, и когда она лежит. Ах, как она хороша! Неестественно хороша! Я влюбился в нее сразу, как мальчишка. Кроме шуток. Потому что она — фантазия, она — богиня! И как я мог жить, не зная о ее существовании? Почему у нее есть друзья, знакомые и, может быть, любовники?

Мы идем вперед, как гладиаторы. Подобно Христофору Колумбу, впервые вступившему на американскую землю. Как первые христиане на арене Колизея. Мы подходим к ней, ощущая тепло ее тела, торопимся придать себе бравый вид, выпячивая грудь и маршируя, как воины Александра Завоевателя.

Да, мы приближаемся к ней, как паломники к Мекке.

Я невнятно бормочу:

— Госпожа Бордо?

Вмешивается Кристиан:

— Ваше предположение неверно. Это — моя приятельница, знакомая.

Приятельница! Да я бы сделал из нее королеву, императрицу, даже женился бы на ней. Такое совершенство человеческого тела, такое достижение эволюции со времен сотворения мира! Джоконда, Мадонна Рафаэля! Ах, меня убил этот артист, настолько она благородна, изящна, грациозна. После нее все женщины кажутся коровами.

— Ее зовут Элеонора, — добавляет артист.

Я кланяюсь.

Как мне хочется стать ее знакомым.

Фигура Элеоноры гипнотизирует. Она одета в домашнее шелковое платье цвета само, с темно-синим греческим рисунком.

Ее рука тянется ко мне для поцелуя. Как обычно.

Я касаюсь своими недостойными губами ее нежной ручки, передавая в поцелуе все свое восхищение и вожделение. О, как бы я хотел овладеть ее телом!

И случается чудо! Легкое содрогание ее пальчиков в моей ладони сообщает мне что от нее не укрылось мое желание.

Роберт Поташ кланяется мне очень низко. Его физиономия выражает мольбу не говорить о его визите в агентство. Я успокаиваю его открытой и дружеской улыбкой.

Самым поразительным является то, что человек, жизнь которого мы явились оберегать, ничем не проявляет своих чувств. Трудно решить, доволен ли он нашим появлением, успокоило оно его или, наоборот, не приятно ему.

Кристиан Бордо начинает гадать на картах, раскладывая их на столике в стиле Людовика ХIII. Черных мастей больше. Берю, знакомый с карточными тайнами, тут же склоняется над ними.

— Да, радоваться нечему, и хвост трубой поднимать не стоит, — заявляет он. — Ничего хорошего раскладка вам не обещает, господин Бордо. У вас чего-то не клеится с дамочкой больших претензий, и какие-то два шалопая пытаются напакостить вам.

Хозяин дома поднимает на моего помощника недоуменный взгляд, его лицо искажает гримаса.

Без капли смущения, Берюрье продолжает:

— На днях я вас видел в фильме «Полет черной птицы», где вы играете роль капитана второго ранга. Вы там потрясающи. Особенно прекрасно вы вопите, заворачиваясь в складки знамени. Моя Берта выла и рыдала, как в церкви на отпевании.

Бордо глубоко вздыхает, показывая, насколько ему безразлично наше мнение.

— Ладно, я пошел спать.

— Уже, Кри-Кри? — восклицает белокурая дамочка, которая, вероятно, в постели становится каскадером.

«Его Величество» Берю подмигивает мне и во все глаза следит за артистом, который поднимается с кресла.

— Если он потыркивает эту мамзель, то непонятно, почему он так долго здесь сидит и чего-то ждет? Пичужка такого калибра — не фунт изюму. У нее хватит силенок не вылезать из постели даже по нужде. У них, у актеров так принято что ли?

Берю так громко это говорит, что Элеонора все слышит и смеется.

— Какой чудак! — восклицает она, однако, с ней, кажется, никто не соглашается.

В воздухе, как перед грозой, чувствуется что-то тревожное. Какое-то беспокойство охватывает всех. Никто не знает, как себя вести, и не зная, боится, что говорит фальшиво, и это заметно всем.

Этот избалованный, изнеженный тип, похожий на породистого кота, свернувшегося клубком в корзине и украшенного цветным бантиком, своими бреднями вывел всех из равновесия. Весь его двор переживает.