Можно всё

Не помню, что я тогда ответила. Мне и сейчас ответить нечего. Кто его знает, чем все это закончится.

Насмотревшись на звезды, мы стали обсуждать астрологию и знаки Зодиака, в которых оба хорошо разбирались, и поняли, что являемся полными противоположностями друг другу. Он – огонь, я – вода. С него зодиакальный круг начинался, на мне заканчивался. Он был тем, кто кидает семя в землю, зарождая жизнь. Но каждое семя, которое он сажал, многократно умножалось, и ему не давали времени увидеть, как это семя растет, поскольку все, что он сажал, создавало еще больше того, что нужно посадить. Я же в этой жизни играла роль того, кто должен собрать всю печаль человека и возвратить ее Богу. Мы были самыми яркими представителями своих знаков, и оба относились к своей задаче как к миссии, где у каждого был свой крест: он не мог остановиться на одном, а я не могла быть понятой[104]. Между нами была пропасть длиной в весь зодиакальный круг – мы максимально отличались друг от друга по своей природе. И все же между началом и концом есть что-то общее. На этом самом замыкании круга мы крепко сжали руки друг друга. И вся жизнь текла по нам. Пока мы болтали, на улице стало прохладно. Майская ночь шептала на нас легким ветерком с запахом акаций. Макс довез меня до железных ворот в мой двор, и пришло время прощаться. Мне ужасно хотелось позвать его к себе, но ему там было бы совершенно негде спать. Тем более что мне хотелось остаться с ним наедине, а не в компании еще трех человек, спящих на одной постели.

– Надо кофту тебе отдать…

– Оставь ее себе, на память.

– Я не люблю красное.

– Зато я люблю, вот она и будет обо мне напоминать. Странно, если б она была малиновая, верно?

Он наклонился, как фонарный столб, откуда-то сверху, чтобы поцеловать меня перед сном. Я не успела рассчитать в темноте, откуда появится его лицо, и мы максимально неуклюже поцеловались куда-то в уголки губ.

Так начался мой самый странный роман с огнем. Роман с Липатовым…

17

Максим вырос в неадекватно набожной семье. Он не очень хотел об этом распространяться, но к религии относился, как к чайнику, которым ему однажды основательно заехали по морде. В моей семье такая проблема тоже имела место быть, потому мне всегда нравилась фраза Киплинга: «Держи свою религию при себе». И все же по нему она проехалась куда сильнее, чем по мне, и с куда большими последствиями. В его семье было три сына: старший, он и младший, которому было всего десять лет. Старший был примерным сыном – рано женился, нарожал детей и не забывал целовать руку батюшке по воскресеньям.

А Максим в глазах родителей стал подтверждением поговорки «в семье не без урода». В восемнадцать он поступил в универ и попал в туристический клуб. В его жизни появилось что-то новое, и он за это зацепился. И вот его позвали в первый поход выходного дня в Крым. По правилам его семьи на все действия нужно было спрашивать разрешения у их духовного отца – наставника в церкви. Макс и Миша, его старший брат, спросили разрешения, но духовный отец запретил поездку, потому что Крым принадлежал татарам и был неправославным. Это, кстати, объясняло, почему он даже и не думал о том, чтобы ехать куда-то дальше России. Миша смирился, а Макс впервые поступил не так, как ему приказали, и поехал. Его жизнь изменилась, он влюбился в походы. Но, когда через два дня он вернулся домой, все его вещи стояли на пороге. Следующий год он жил где придется, пока наконец тот самый духовный отец не сказал отцу Максима, что выкидывать детей из дома плохо. И ему разрешили вернуться, но с того момента запретили оставаться со своим младшим братом наедине, потому что он мог посеять в его голове «лукавые помыслы». Лишь один раз, когда все были заняты, ему позволили забрать брата из школы в одиночку, и Макс очень хорошо запомнил этот день.

У Максима были две татуировки на запястьях: на одной в ряд красовались виды его любимого транспорта – мопед, каяк, велосипед, на другой – череп из мексиканских узоров[105]. Макс никуда не ездил, но интересовался другими культурами. Ему нравился буддизм. Его отец, опять же, считал, что всё это от лукавого. Когда он увидел татуировку с черепушкой, то сказал Максиму: «Ты отметил себя знаком смерти и через год умрешь».

Спустя год Макс подошел к отцу и сказал, что год прошел, а он жив. Ответом было: «Я очень удивлен, но думаю, это ненадолго».

С тех пор они с отцом не разговаривали. Отец стыдился его как бракованного, и даже на его странице ВКонтакте, кишащей заповедями и страдальческими иконами, были фотографии только других двух сыновей. Мать же беспрекословно слушалась мужа и была серой забитой мышью.

Думаю, этих фактов достаточно, чтобы уловить картину. Все эти вещи нанесли ему сильную травму, которая проявлялась в самых разных вещах. Но я тогда ничего об этом не знала. Знала только, что его семья религиозна и что к нему домой мне ни под каким предлогом приходить нельзя.