Можно всё

Но я переживала уже по совсем другой причине. Проанализировав свою реакцию, я поняла, что схожу по этому парню с ума. Я влюбилась до невозможной для самой себя степени. Это осознание будто пронзило меня стрелой. Мы шли в очередной бар с его приятелями, которые явно считали меня бесполезной дурочкой. Мое сердце упало куда-то далеко. Я была в растерянности. И тут начался дождь. Он всегда так делает, мой главный друг. Я уж не знаю, то ли я подстраиваюсь под погоду, то ли она под меня, но наши настроения всегда совпадают. В самые отчаянные моменты моей жизни всегда начинается дождь. Города, которые любят меня, тоже всегда плачут, когда я уезжаю. Если начинается дождь – значит, моя любовь была взаимной. Я не могла больше идти. Я, задыхаясь и раскинув руки, упала на газон. Его друзья сразу стали кричать:

– Что она делает? Дэн, идем!

Он встал столбом рядом со мной. Капли падали мне на лицо, а я лишь смеялась как сумасшедшая. И тут вместо того чтобы пойти за друзьями, он лег на мокрую траву рядом со мной, положив голову на мою ладонь. А его друзья так и остались стоять и кричать на нас. Это был один из тех моментов, который кладешь в шкатулку памяти. Ту шкатулку, что потом покажешь Богу со словами: «Смотри. Я жил».

Мы сходили с ума вместе. Нам было совершенно плевать на весь мир, он стал вдруг просто декорациями к нашему счастью. Днем мы плавали в океане, и он учил меня, как распознать, что говорят друг другу под водой дельфины, вечером шатались по разным барам с друзьями, а по ночам прокрадывались в мою гостиную и раскладывали там старый скрипучий диван. Десять человек в соседней комнате, конечно, ничего не подозревали. Или же шли в его общажную комнату к мужикам и жгли не на шутку там, стараясь не разбудить его друга в наушниках на соседней кровати и махая ручкой соседу за перегородкой в моменты, когда я была сверху. У нас были одинаковые инициалы, одинаковое число рождения, одинаковый мир. Он был такой же, как я, только умнее, сильнее и лучше.

Но время… Эта жестокая штука – время – работала против нас. Дэниел и так задержался в Вирджинии из-за меня. Но наконец они купили машину для дальнейшего путешествия, и пришла пора продолжать путь. Я хотела присоединиться, готова была все бросить. Да и что бросать? Но его друг был категорически против, он попросту меня ненавидел. План-то был кадрить американских девок вместе, а тут я со своим ломаным английским украла его «второго пилота». Один раз этот регбист написал мне с телефона Дэниела «fuck you, you russian cunt».

– А что такое «cunt»? – переспросила я с утра Дэниела. Он же, в свою очередь, хоть и извинялся, но считал некрасивым кидать приятеля и оставаться со мной. Короче говоря, решение было принято. Душа ушла в пятки. Я не могла и думать о том, что завтра его здесь может не быть. Мы провели последнюю ночь вместе в его общажной комнате. К пяти утра на трясущихся от изнеможения ногах мы выпали из комнаты на деревянную лестницу и вытащили каждый по последней сигарете из одинаковых пачек «Мальборо». Символичнее не могло и быть. Тогда-то я и начала традицию, которая длится и по сей день. В темном углу комнаты я откопала лист и фломастер и обвела его руку. Мне хотелось сохранить хоть что-то. Так я могла прикладывать свою ладонь к его еще сколько угодно раз. Впоследствии до меня дойдет, что мне еще не раз предстоит прощаться с людьми. Наверное, это первое главное испытание дороги – научиться говорить «goodbye».

Второй обведенной рукой будет рука Антонио, а вернувшись домой, я заведу черный блокнот Moleskineс с Маленьким принцем на обложке. Туда я стану обводить руки всех, кто стал мне дорог, говоря им одну и ту же фразу: «Это теперь твоя страница. Делай с ней, что хочешь. Я увижу ее снова, только когда буду сидеть в самолете». За шесть лет я нарушила этот закон всего три раза. Но листочки с ладонями Дэниела и Антонио я все-таки где-то потеряю.

В тот роковой день, когда мы прощались с Дэниелом, было довольно жарко. Он затолкал свой рюкзак в багажник и подошел попрощаться. Чтобы не сказать ничего лишнего, я просто продолжала курить одну сигарету за другой. Сколько откровений хранят в себе эти сигареты… Сколько чувств мы умолчали, чиркая зажигалкой. Он снял с себя мою любимую синюю футболку, улыбнулся и сказал:

– Отдашь, когда встретимся в следующий раз, окей?

– Окей.

Мы уставились друг на друга. Он вздохнул, качая головой:

– Such a beautiful nightmare[5]…

Машина повернула за угол, и я осталась стоять одна на пустом перекрестке. Жизнь оборвалась. Я легла на раскаленный асфальт и лежала так, пока ко мне не подъехал коп, сообщив, что люди переживают, что я мертва, и попросил меня встать и все-таки дойти до дома. Я поднялась по пожарной лестнице одна и просидела на балконе полдня. Мне казалось, что мое лицо отморозило. Ни одна мышца не двигалась. Я не плакала, нет. Я просто как будто умерла. Я даже сфотографировала тогда свое загоревшее лицо с белыми следами от очков-сердечек, проверив тем самым, что оно вообще на месте.