Можно

Знаешь, чем больше ты открываешь ситуацию, тем больше она кажется мне не любовью (уж прости) а скорее битвой двух самолюбий.

Ее задело, что ты не сразу кинулся отвечать на ее признания, потом тебя задело, что когда ты уже созрел для «да» она охладела. И в общем, результат боя пока 1:0 в ее пользу. Последний пример с ее фразой «А стал бы ты добиваться меня, даже если у тебя не было бы шансов» ложится в эту трактовку как родной! И ответ – что должна пожить с этим – туда же и еще как! Убить противника и закончить бой – не интересно, надо дать ему шанс на жизнь. Пусть дерется, старается, из кожи вон лезет. Видимо, ты лучший противник в ее жизни. Гордись :)

Как ты сам этого не видишь?

Sandrider

Может, оно все так и выглядит со стороны, конечно… Но, как говориться, все дело в нюансах… А нюансы говорят о том, что девушка сама потерялась. Не в отношениях со мной, она сама с собой не может разобраться, что же на самом деле хочет от жизни.

А я драться больше не собираюсь… И я, знаешь ли, не просыпаюсь с мыслью, «а вдруг сейчас она позвонит и скажет ДА», и, вообще, иллюзий не строю.

А насчет, сделанного предложения… Это такая чисто мужская фишка: для того чтобы отпустить ситуацию, ты должен быть уверен, что отработал ее до конца.

И уж точно, ради того чтобы потешить свое самолюбие, я не стал бы рушить семью!

Причина

Не хотела обидеть, только взбодрить :)

Sandrider

Ага, взбодрила :)

На следующий день он удалил анкету.

На мое СМС «у тебя все нормально?» не сразу, но ответил: «Да. Прихожу в себя :)»

В кого, «в себя»? – хотелось мне спросить. Обратно в маленького лысого толстяка из стОРОройного шатена? Или снова в робота из человека?

Но я не спросила…

Пиво-воды

Его носатый профиль так выдавался из окна палатки «Пиво-воды», что казалось, порывом ветра «пиво-воды» развернет «к лесу задом». Наглый взгляд, нос, ресницы, нос, черные кудри, нос и бесившее «ц-ц-ц-ц» в мой адрес всякий раз, когда я проходила мимо. Мимо я проходила два раза в неделю и однажды решила заткнуть этот кавказский источник раздражения, портящий мое московское здоровье.

– Бутылку минеральной воды без газа! – Сдержанно начала я, ссыпав мелочь в лысую тарелку.

– Скока хочишь красавица! Хот дэсять бэзгаза! Хот сто бэзгаза! Всо бэзгаза! Я сам бэзгаза! Тока улыбнысь! – Высунулся он по пояс из своего окна, словно сбесившаяся носатая кукушка.

Он кричал горящими глазами, вставшими до бровей ресницами, руками, прыгающим кадыком, золотой цепочкой в смуглом треугольнике расстегнутой рубашки, – всем, что вывалилось из квадрата под вывеской «пиво-воды». Ему было лет двадцать. Мне двадцать пять. Я улыбнулась тому, что он сказал и его карикатурному акценту.

Бутылку минералки источник раздражения цепко держал в руках. Я попыталась взять, но он не отпускал.

– Бутылку отдай, джигит!

– Как тэбя зовут, красавица?

– Воду отдай!

– Тока вмэсте со мной! Как тэбя зовут?

– Меня зовут достал цокать и пялиться! – Взорвалась я. – В зоопарке что ли! Привыкли в своем ауле! Так нет же! Дома вы так себя не ведете! Своих уважаете! А здесь все можно, да? Вали, откуда приехал, где ты там живешь, и цокай там! – Выдала я подарочный набор «анти политкорректность».

– Я здесь живу, – произнес парень почти без акцента. – Учусь здесь.

– На кого?!? Где?!?

– На физмате.

– А в палатке чего делаешь?

– Палатка матери. Извини, если неприятно тебе сделал. Больше не повторится! Мамой клянусь…, – он отпустил бутылку и извиняюще улыбнулся.

На физмате он учится! Хамло! – Продолжала я кипятиться, отойдя от палатки. Но нетипичная реакция парня перевела кипяток раздражения в сырость недоумения: извинился, не рассердился…. Юноша его национальности должен был выскочить на меня из окна с налитыми кровью глазами и ящиком кассового аппарата в зубах: «Ты что, женщина?!? Асса!»

Странно…

В следующий раз, подходя к палатке, я уже боялась встретиться с ним глазами. Он так же носато улыбался мне под вывеской «Пиво-воды», рискуя быть унесенным ветром вместе с палаткой. Цокающего звука не было, но он уже звучал у меня в голове. Глаза сами встретились, не удержавшись в шорах запрета. Он подмигнул, помотав головой: «нет-нет, не цокаю, но все равно нравишься».

Я нашла обходной маршрут позади палатки, мимо всегда закрытой двери в ее спине и несущей вахту ярко-зеленой урны у порога. Наполненная коробками и бумагой, урна выглядела довольной, пустая – тоскливо.

Через неделю я поймала себя на том, что лишь завидя безымянную со спины знакомую палатку, начинаю думать о парне. Есть ли он там сейчас, что делает, о чем думает и кому цокает, вращая флюгером носа? Я выкидывала эти мысли, но моя голова, словно тоскливая зеленая урна, наполнялась ими снова…