Кое-как придя в себя в служебном туалете, я умылась, пытаясь понять, какого чёрта я всё-таки припёрлась сюда, и вернулась к дежурному столу, где меня уже ждала подруга. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела: раздался звонок в дверь. Очевидно, прибыло пополнение.
Дарья достала огромную связку ключей, переданную ей дежурным врачом, и, быстро найдя в ней необходимые, открыла последовательно обе двери, которые служили довольно смешной защитой от повторения роковой ночи, когда несколько десятков сумасшедших, перебив половину персонала, оказались на воле, неся ужас и террор.
Вошедший в чертоги психбольницы, новый пациент ошеломил меня и мою подругу. Сопровождали его сам Пётр Михайлович и милиционер, как я догадалась, участковый.
Десятилетний мальчик, которого мы увидели, никак не походил на опаснейшего для общества индивида. Одетые на его запястья железные браслеты выглядели футуристично и казались чьей-то плохой шуткой. Обычный на вид мальчик, что бегают на детских площадках, играют в футбол и шалят. Разве что какой-то зашуганный и хмурый. Но больше всего от сверстников его отличал безнадежный холодный взгляд. Глаза человека не сдавшегося, но ставшего выше всей этой суеты под солнцем, который просто наблюдает за глупыми людишками со стороны.
В изолятор его отвели в том же порядке, словно крайне опасного преступника. Когда я, наконец, отошла от шока, мальчик уже оказался в крохотной комнатке, милиционер ушел по своим делам, а главврач запирал дверь камеры. Я понимала, что раз паренька привили в наручниках, значит, так надо, да и изолятор использовался в разных целях, не только для безумных убийц. Но в голове у меня никак не складывалось, что же такое он мог натворить, чтобы ему было уделено такое нездоровое внимание.
– Он же всего лишь мальчик, – не выдержала я, – Как вы можете посадить его в изолятор, тогда как пациенты, действительно заслужившие это, люди в вашей больнице, спокойно сидят со всеми?
– О чём это ты? – смущённо почесав лысину, недоумевал старик.
– О пациенте, который совершил убийство… Который сделал меня такой, – я указала на свой глаз, имеющий другой цвет; из них тут же брызнули слёзы, – Треклятый прикидывающийся кататоник.
– Боже мой, – прошептал доктор, – Это ужасно… Но всё же твои опасения насчёт него напрасны. Он уже тринадцать лет не подаёт признаков улучшений. По сути, он более дюжины лет является овощем. Ему за шестьдесят, и он со дня на день умрёт, так и не придя в себя. А что касается этого «милого» мальчика, то он распотрошил своих родителей кухонным ножом и сжёг в печи свою сестру. Как, по-твоему, этого достаточно, чтобы посадить его в изолятор?
– Как? – только и смогла спросить я.
– Это ты у него спроси, – старик успокоился, – К нему никому не входить, я лично буду за ним следить.
И быстрым шагом он оставил меня, всё ещё прибывавшую в замешательстве. Я подняла взгляд на дверь изолятора и увидела в небольшом окошке лицо мальчика. В нём уловимо читалась надежда, которая тут же угасла, сменившись тем же каменным выражением лица. Мальчик спрыгнул на пол и удалился в дальний угол своей темницы.
* * *
Чистое, без единого облачка, ночное небо переливалось скоплениями ярких точек. Звёзды словно подмигивали необременённым интеллектом людишкам оставить свои никчёмные, ни к чему не ведущие занятия, чьи достижения, в конце концов, рассыплются в прах и, глядя на них, наконец, задуматься о том, что действительно важно.
Но, не смотря на звёзды, устлавшую покрывалом подмёрзшую кашу из осадков и редкие уличные фонари, на безмолвную станицу вновь опускался мрак. Он словно дожидался, когда сядет ненавистное солнце, дабы вновь обрести власть над этими землями и живыми существами.
Смотря на чёрный туман, я невольно начинала задумываться, что за его пределами больше ничего не существует. И если что-то случится, никто и ничто не придёт нам на помощь. Только одна захудалая полуразрушенная деревушка посреди бесконечной ночи, не знающей сострадания. В плену у тьмы.
Переполненная мрачными мыслями и жутко уставшая после первого рабочего дня, я, наконец, вернулась домой. Хотелось попросту забить на все хозяйственные дела, закутаться поплотнее в одеялко и, закинувшись снотворным, проспать до самого утра без видений и болезненных воспоминаний. Отрешившись от всего этого грязного мира.
И всё же здравый смысл победил. Растопив котёл, на этот раз безо всяких эксцессов, я всё-таки отложила уборку на потом. Скромно поужинала и вместо физической разгрузки – валяния на кровати, выбрала моральную, пройдя в запылённый гараж.
R12 всё так и стоял, словно солдат поставленный на пост. Да и куда он мог уехать? Ни в чём не виноватый механизм, оставленный среди старых вещей и безысходности.
Я протёрла кожаное сидение и люльку от пыли и мусора и взгромоздилась на тяжёлую разведмашину. И хотя он не заводился и даже не горела фара, от махины так и веяло былой мощью и величием.