Мрачная ночь

Выглянув из своего укрытия, я увидела, как Ника запрыгнула за плиту. Раздался последний «бам» и наша стена окончательно рухнула. Мужчина оглядел комнатку и, видимо, не приметив занавешенную дверь детской, засмеялся:

– Иду искать.

И тут же направился в мою сторону. Его тяжелое дыхание сеяло в моём сознании страх. Мерные, не торопящиеся шаги вселяли в душу трепет. Вот он остановился и… Открыл дверцы шкафа. Я задержала дыхание, боясь, что меня услышат. Успела распрощаться с жизнью и даже обмочиться в трусики, как вдруг маньяк развернулся и пошёл дальше по комнате. Я бы расплакалась от облегчения, но тут услышала полный боли вопль сестры. Аккуратно выглянув из-за шкафа, я поняла, что её он всё-таки нашёл и теперь вытягивал из укрытия, жёстко схватив девочку толстыми пальцами за волосы. И безудержно и очень противно заливаясь смехом. В воздух начал подниматься колун.

– Не тронь мою сестрёнку! – я, едва дотянувшись, врезала маньяку по затылку старой шваброй. Тот заревел от боли и отбросил-таки Веронику, развернувшись ко мне. И тут я, не по своей воле, сделала то, чего делать нельзя было ни в коем случае. Я растерялась. Против меня выступал здоровенный мужик с тяжёлым топором для колки дров, чей один удар мог с легкостью раздробить моё маленькое тело. Я стояла, смотрела на свою смерть, как она долго, словно в замедленной съемке поворачивается ко мне своим ужасным лицом. Как одновременно с этим поднимается колун, готовясь нанести роковой удар. И тут до меня дошло, словно озарение посетило мою голову – сопротивляться бессмысленно. Смерть всё равно всех заберёт…

– Хрясь! – обух топора опустился на мой правый глаз. Меня отбросило от удара на пару метров, где я врезалась в стену, рассыпав крупы и приправы на маминой полке.

– Дзинь! – Вероника вмазала маньяку грязной чугунной сковородкой. Тот схватился за вывихнутую челюсть и снова взвыл от боли. Сестра не стала терять времени и, проскочив мимо него, схватила меня за руку, направившись к нашей спальне. Неожиданно раздался какой-то мерзкий хруст, который до сих пор преследует моё сознание. Ника резко остановилась, её лицо скорее выражало удивление, нежели боль, поэтому я не сразу поняла, что совершенно спятивший от боли психопат умудрился засадить мощным топором в хребет моей сестры. Вероника сглотнула и, отпуская мою руку, одними губами сказала своё последнее слово:

– Беги!

Слёзы тут же застелили мне единственный видевший тогда глаз, ибо второй уже заплыл, и я, быстро добралась до спальни только из-за того, что хорошо знала дом. Плача в голос, я застыла в дверях, глядя как топор раз за разом вонзается в тело Ники, превращая её грудную клетку в суп-пюре. Остановившись, убийца вырвал остатки её сердца, больше похожие теперь на тряпку из мышц и, подняв их над головой, пустил кровь себе в рот, наслаждаясь неповторимым вкусом.

Наконец, я резко захлопнула дверь и придвинула к ней свою кровать, лихорадочно пытаясь сообразить, что же делать дальше.

– Бам! – и опять этот мерзкий хохот. Как маньяк умудрялся смеяться со свёрнутой набок челюстью, для меня до сих пор остаётся загадкой.

Я схватила какую-то книжку с полки и с силой запустила ею в окно. Раздался звон битого стекла. Я подбежала и принялась выдергивать осколки, оставшиеся в раме.

– Бам! – лёгкая фанерная дверь разлетелась на кусочки, словно в кино. Время была на исходе, и я решила рискнуть, перебравшись на подоконник. Свобода была уже так близко, когда пальцы убийцы стальной хваткой врезались мне в ступню. И потянули обратно, в обитель боли и смерти.

Маньяку бы хватило сил выдернуть меня из окна одним рывком, но он заметил, что небольшой осколкок, торчащий снизу, зацепил моё растянувшееся тело, и принялся тянуть сильно, но не спеша, под углом, чтобы орудие пыток не сломалось. Стекляшка с треском рассекала пижаму, а за ней и мою кожу, выпуская наружу потоки крови. Это продолжалось целую вечность, целая вечность боли и страха. Когда, наконец, осколок дошёл до плеча, вспоров меня словно рыбешку, убийца приостановился, наслаждаясь зрелищем. Я же, стиснув зубы и порезав ещё и ладонь, достала из рамы проклятую стекляшку. И, когда маньяк опустил меня на пол и развернул меня лицом к себе, держа в руках мамину спицу для вязания, которую она отдала моей сестре, и намереваясь превратить меня в увеличенную версию куклы Вуду, я нанесла удар.

Я хотела перерезать ему горло, как когда-то делала мать, когда резала козу. После увиденного тогда я не спала почти неделю. Сейчас же, если бы мама увидела, что делает её полуспятившая от смерти сестры семилетняя дочка, она бы больше никогда не смогла заснуть.

Но, увы, или удар оказался слабым, или я не смогла перерезать артерию, о которой тогда и не знала, но несколько капель крови, упавших на меня, только сильнее раззадорили убийцу. И, замахнувшись спицей, он вонзил мне её прямо в глаз, оборвав воспоминания о той мрачной ночи.