Мрачные истории, как вы любите

— Они контратакуют, — сказал Фил. — Это единственная причина, почему нас не добили.

— Их цель — штаб? — спросил Майерс.

— Скорее всего. Давай. Ты, я и все остальные, кто не ранен.

— Ты спятил, — сказал Майерс. Его зубы сверкнули, а губы разошлись в ухмылке. — Мне это нравится.

Фил насчитал только шестерых, кто побежал за японцами; возможно, было ещё один-два человека. Впереди снова началась стрельба, сначала редкая, затем непрерывная. Взрывались гранаты, и Фил услышал стрекот страшного "Намбу". К нему присоединились другие пулемёты. Три? Четыре?

Оставшиеся морские пехотинцы из отряда Фила вырвались из зарослей и увидели дальнюю сторону дюн, доставивших им столько хлопот накануне. Она кишела японскими солдатами, направлявшимися к слабо защищённому штабу, но люди Фила были позади них.

Один тучный японец — возможно, единственный толстячок во всей японской армии, как позже подумал Фил — немного отстал от своих товарищей. Он нёс пистолет-пулемёт "Намбу" и был обвешан патронными лентами. Чуть впереди него находился ещё один, более худой пулемётчик.

Фил выхватил нож и бросился на грузного солдата. Если он сможет заполучить этот пулемёт, то нанесёт немалый урон врагу. Возможно, даже значительный. Он вонзил нож в затылок японца. Это было его первое убийство, но в пылу момента это не осознавалось. Японец взвизгнул и рухнул вперёд. Худосочный пулемётчик впереди него обернулся, поднимая своё оружие.

— Лейтенант! Ложись! Ложись! — заорал Майерс.

Но Фил не бросился на землю, потому что в этот момент он вспомнил о Человеке-ответе. "Буду ли я ранен?" — спросил он. Человек, который знает всё, ответил, что нет, но Фил тогда понял, что задал неправильный вопрос. Он задал правильный прямо перед тем, как истекли его пять минут. "Буду ли я убит?" И ответ был: "Нет, Фил, вас не убьют".

В этот момент на Эниветоке он поверил в это. Возможно, потому что Человек-ответ знал девичью фамилию его матери и место рождения его отца. А возможно, потому что у него не было другого выбора. Худосочный японец открыл огонь из своего "Намбу". Фил успел заметить, как Майерс отшатнулся, окутанный облачком крови. Дестри и Молоки рухнули по обе стороны от него. Он слышал, как пули свистят около его головы. Он чувствовал, как что-то дергает его за штаны и рубашку, словно кусает игривый щенок. Позже он насчитает более дюжины дыр в своей одежде, но ни одна пуля не попала в него и даже не зацепила.

Он открыл огонь из захваченного "Намбу" слева направо, сбивая японских солдат, как живые кегли. Другие обернулись, на мгновение ошеломлённые неожиданной атакой с тыла, а затем открыли ответный огонь. Пули вонзались в землю перед Филом, осыпая его ботинки песком. Ещё больше пуль рвали его одежду. Он услышал, что как минимум двое из его людей стреляют в ответ. Он выдернул ещё одну патронную ленту из мёртвого япошки у своих ног и снова открыл огонь, не чувствуя двадцатифунтового веса "Намбу", не осознавая, что пулемёт нагревается, не замечая, что он кричит.

Теперь американцы отвечали огнём с другой стороны дюны; Фил определил это по звуку выстрелов из карабинов. Он наступал, продолжая вести огонь. Перешагивал через мёртвых японских солдат. "Намбу" заклинило. Он отбросил его в сторону, наклонился, и пуля срикошетила от его шлема, отправив его в полёт. Фил даже не заметил этого. Он поднял другой пулемёт и снова начал стрелять.

Он осознал, что рядом с ним снова был Майерс, половина лица которого была залита кровью, а кусок скальпа болтался и раскачивался на ходу.

— Да, сукины дети! — кричал он. — Да, сукины дети, добро пожаловать в Америку!

Это было настолько безумно, что Фил начал смеяться. Он всё ещё смеялся, когда они взобрались на вершину дюны. Он отбросил "Намбу" и поднял обе руки.

— Морпехи! Морпехи! Не стреляйте! Морпехи!

Контратака — если её можно так назвать — завершилась. Сержант Рик Майерс был награждён Серебряной звездой (по его словам, он предпочёл бы вернуть своё правое око). Лейтенант Филип Паркер стал одним из 473 награждённых Медалью Почёта[223] во время Второй мировой войны, и хотя он не был ранен, война для него закончилась. Один фотограф сделал снимок его изрешеченной пулями рубашки, сквозь которую светило солнце, и этот снимок попал во все газеты на родине, которую боевые морпехи называли "миром". Он стал настоящим героем и остаток своей службы провёл в Америке, выступая с речами и продавая военные облигации[224].

Тед Олбёртон обнял его и назвал воином. Назвал сыном. Фил подумал: "Как же смешон этот человек". Но он ответил на объятие, чувствуя, что топор войны зарыт.

Он встретился со своим сыном, которому было почти три года.

* * *