Дальше все как в тумане. Я мочусь в баночку и переодеваюсь в чудной халат в комнате для осмотра. Появляется пожилой доктор Хилл и сообщает мне, что я не беременна. После чего дает мне упаковку противозачаточных, проводит осмотр моей груди и ряд манипуляций с моим влагалищем.
Когда я, наконец, оказываюсь в своем автомобиле, в моей голове творится полный беспорядок. Куда мне идти? Как поступить дальше?
Вцепившись в руль, судорожно ищу решение. Если поеду к Эмерику, это вовсе не значит, что я делаю это от отчаяния или необходимости. В любой момент могу вернуться домой и начать все сначала.
В конце концов, я никогда не была из тех людей, кто бежит от проблем. Я нуждаюсь в ответах, а получить я их могу лишь в одном месте.
Уже спустя несколько минут набираю код на воротах. Пароль, который Эмерик позволил придумать мне самостоятельно. Затем припарковываюсь возле спортивного автомобиля и вхожу в дом с заднего двора.
Шуберт встречает меня у порога, мурлыча и кружа у моих ног. Я беру его на руки и улавливаю приглушенную мелодию пианино. Он играет?
Я целую кота, опускаю его на землю и следую за звуком по плутающим коридорам.
Несколько раз я заглядывала в его музыкальную обитель, издали восхищалась Фазиоли, но никогда не заходила туда. Я верила, что он сам пригласит меня туда, как только его руки заживут. А потом он садился за клавиши и играл что-то невероятно потрясающее, вроде Равеля и его «Гаспара де ля Нюи».
Подойдя ближе, я не слышу ни Равеля, ни Брэмса, ни Листа. Он играет «Металлику».
Я замираю в дверном проеме, словно завороженная, когда знакомая мелодия «Nothing Else Matters» обволакивает меня. Закрыв глаза, Эмерик с умиротворенным выражением лица раскачивается на скамейке всего в нескольких метрах от меня, пока его руки парят над клавишами.
Он преподает в консерватории, но играет метал на фортепиано? Без нотного листа. Лишь виртуозам дано с такой легкостью воспроизводить услышанные ими произведения. Я всецело потрясена и восхищена таким подходом к делу.
Вспомнив о необходимости дышать, набираю в легкие воздух, наполненный его великолепием, энергией и пронзительной вереницей нот.
Голова Эмерика опущена, черные локоны спадают на лоб, и его подбородок плавно двигается в такт музыке. Мелодия — словно отчаянное стремление, подпитываемое страстным желанием, и он умело управляет им, отстукивая ритм босой ногой. Мощная сила сосредоточена в этих играющих мышцах под белой футболкой.
Циферблат его наручных часов отбрасывает блики, пока руки летают между октавами. С каждым движением его запястья я представляю, как его рука опускается на мою кожу. Его гибкие пальцы порождают во мне желание почувствовать, как они обвиваются вокруг моего горла с такой же неистовой силой и желанием. Его бедра движутся, и я едва сдерживаюсь от жажды запрыгнуть к нему на колени и прокатиться на волнах его тела, когда он играет.
В умелых руках музыкальный инструмент способен стать оружием. Безусловно, руки Эмерика просто созданы для нот, потому что я не просто чувствую, как они западают мне в душу, я ощущаю, как они охватывают меня, словно всепоглощающее, ненасытное пламя.
Эмерик настолько горяч и талантлив, что я не понимаю, как справляться с теми опасными чувствами, которые он пробуждает во мне. Я должна злиться и требовать ответов, будучи ни в чем неуверенной.
Но вместо этого чувствую себя увереннее, чем когда-либо, словно каждую ноту он ласкает с мыслями обо мне. Мы еще не закончили. Эмерик хочет, чтобы я была здесь, хотя и делает вид, что не замечает моего присутствия.
Я не сразу отмечаю тот факт, что крышка Фазиоли закрыта. Неужели он забыл открыть ее? Присмотревшись, я замечаю, что-то не так.
Знакомые черные ремни закреплены под пианино, натянуты поперек черного верха и закреплены на кожаных манжетах возле клавиш.
Мой пульс учащается, и я снова бросаю взгляд на его лицо.
Его глаза по-прежнему закрыты. Я бы могла прошмыгнуть в холл и... какой в этом смысл? Я никуда не уйду, пока не поговорю с ним.
Боюсь ли я того, что он приготовил для меня? Ну, по крайней мере, мои губы онемели, а сердце готово вырваться из груди. Не сомневаюсь, что эти наручники приведут к ответам не только обо мне, но и о Джоанне. Если же правда окажется слишком болезненной, то одно слово станет ключом к моей свободе.
Это придает мне решимости, но недостаточно, чтобы ступить за порог.
Мелодия обрывается, и Эмерик опускает руки на колени.
Подняв голову, он пронзает меня своим холодным взглядом.
— Оставь всю свою одежду у дверей.
Глава 34
ЭМЕРИК
— Металлика, — Айвори робко улыбается мне, спрятав руки в задние карманы джинсов. — Это звучало хорошо.
У меня были лучшие учителя, я окончил университет Леопольда и являюсь частью Луизианского симфонического оркестра. За всю музыкальную карьеру меня ни разу не интересовало, кто и что думает о моем таланте.
До этого момента.
На протяжении пяти минут она наблюдала за мной, стоя в дверях, и единственное, что сорвалось с ее губ, — это комплимент, что это было хорошо?