Какие вещи берет с собой человек, собирающийся покинуть дом и не рассчитывающий вернуться?
Я стою у задней двери. В небольшой холщовый мешок отправляются буханка хлеба, банка ежевичного варенья, две свечи на всякий случай (я понятия не имею, сколько продлится наш поход по лесу) и мой лучший свитер – без дырок в вороте или по швам. Но почему-то мне кажется, что это все не то.
По спине пробегает нервная дрожь, я опять прикасаюсь к цепочке на шее. Она принадлежала в прошлом мне – мне прежней, позабытой, размытой на фото, растворившейся и стекшей каплями на пол, в щели между половицами. Теперь я прежняя – лишь серое пятно. Вспоминаю, как открыла черную коробочку с золотой лентой, а внутри лежала цепочка с одной подвеской. Поднесла ее к свету, струившемуся в окно, выходившее в город с видом на набережную. Я написала пять книг, составивших цикл о Лисьем Хвосте, и получила за них пять подвесок. Их присылала мне редактор – женщина, чье имя я не помню, – по одной после выхода в свет каждой книги.
– Ты готова? – спрашивает Тео.
Его голос сбивает меня с мыслей, возвращает из воспоминаний в настоящее. Муж придерживает мне дверь. Би уже покинула дом. Она пошла за Колетт и ее дочкой. А мы с Тео пойдем к Леви и заберем ключи от пикапа. Муж уверен, что они лежат в ящике рабочего стола в его кабинете. А потом мы встретимся с Би и Колетт на дороге у ворот и все вместе сбежим.
Выпустив из пальцев цепочку, я киваю Тео. Порез на предплечье зудит, в висках пульсирует кровь. Когда муж закрывает за нами дверь, я оборачиваюсь через плечо. Жизнь, которой мы жили в этом доме, казалась настоящей, стоящей отпущенного Господом срока. Но она никогда не была нашей по сути.
– Ты в порядке? – спрашивает Тео.
– Мы, наверное… больше сюда… не вернемся. Никогда, – почти давлюсь словами я.
Взяв мою руку, Тео крепко стискивает ее пальцами, и мы уходим прочь от фермерского дома. Но я больше не оглядываюсь из боязни передумать.
Часть четвертая
Дорога
Би
Нож заткнут за пояс юбки. Я не хотела ранить Каллу. Но откуда мне знакомо ощущение разрываемой плоти под давлением лезвия? И оно мне не противно. Я могла бы это повторить. Если понадобится…
Я иду по тропинке к родильной хижине. Моя кожа еще влажная, но тело бурлит энергией. Я не до конца понимаю, почему моя сестра мне не сестра, почему моя память была словно забита пылью и мхом, но просвет уже забрезжил. В голове проясняется, мышление приобретает остроту, которой не было годами. Как будто неожиданный порыв осеннего ветра всколыхнул и уносит все ложные воспоминания, и я наконец начинаю отделять вымысел от реальности, фантазии от правды.
Приблизившись к родильной хижине, я слышу внутри голоса Колетт и Феи и тихое хныканье малышки, у которой пока нет имени. Колетт боится давать имя дочке, сознавая, что той может не хватить отмеренного срока, чтобы оправдать его своей жизнью.
Перед закрытой дверью маленького строения с купольным сводом я в нерешительности замираю. Что я скажу, войдя внутрь? Как мне убедить Колетт уйти со мной? Как ей все объяснить? Взявшись за ручку, я уже собираюсь толкнуть внутрь дверь, как вдруг она сама отворяется передо мной. И из родильной выходит Фея – я улавливаю ее лимонный запах.
– Би! – испуганно восклицает она. – Где ты была?
«Спала в лесу, за периметром, куда нам всем запрещено выходить…»
– Ты в порядке? – спрашивает Фея.
Я потираю ладони, стараюсь сфокусировать на ней глаза в надежде на то, что увижу хоть какие-то очертания стоящей передо мной фигуры. Но вижу одну темноту.
– Мне нужно переговорить с Колетт.
Пару секунд повитуха молчит, а потом я ощущаю слабое движение ее подбородка. Фея кивает и распахивает дверь шире. Переступив порог, я сразу направляюсь к койке Колетт. Малышка у нее на руках тихонько воркует, как всякий нормальный младенец.
– Би, – еле слышно роняет Колетт, когда я касаюсь ее руки.
Ее голос тонкий, слабый, натужный, словно Колетт все это время не спала. Словно смерть мужа подточила ее силы, и теперь ей приходится напрягать легкие, чтобы сделать новый вдох, понудить сердце биться, а не замереть беззвучно под ребрами. Похоже, ребенок – единственное, что удерживает ее в этой жизни.
– Нам надо уйти из общины, – шепотом говорю я Колетт. – Малышка здесь не выживет.
Но Колетт не успевает ответить, как ко мне с порога подлетает Фея.
– О чем вы тут шепчетесь?
Ее дыхание медленное, ровное – так дышит женщина, научившаяся собой владеть и успокаивать свое сердцебиение.
– Вы же знаете, из Пасторали нельзя выходить, – добавляет Фея. – Это слишком опасно.
Мы заучили эти слова наизусть, мы все время живем с этой мантрой. Но из-за нее же мы и умираем – мучительной, ужасной смертью с петлей на шее.
– Я могу безопасно вывести нас на дорогу, – говорю я.
– Как? – спрашивает Колетт
Ее голос такой тихий и ломкий, что едва колеблет воздух.
– Я была в лесу. Я знаю, как пройти по нему, не подцепив ветрянку.
Я слышу, как Фея отступает от меня на шаг.
– Я выходила за нашу границу множество раз, – поднимаю я к ней руки, чтобы Фея убедилась, что я не больна. – Я ни разу не заразилась гнилью.