Мрачные сны Атросити (СИ)

Марк не был ни на чьей стороне, но этот спор воскресил в его мыслях образ зеленых деревьев, чуть тронутых ржавчиной, золотом и румянцем. В конце лета бывало не менее холодно, чем в начале осени, но почему-то именно осенние холода дарили деревьям удивительные краски. Это выглядело оправданием осени перед тем, как утопить мир в промозглых дождях, но Ива очень любила это время. Она всегда надевала желтый дождевик, чтобы быть похожей на осенний лист, и в резиновых сапогах смело бегала по лужам, словно все еще училась в средних классах. Быть смешной она не стеснялась. Даже когда ветер ронял все листья на землю, чтобы после их втоптали в грязь, и мир чернел, она оставалась радостным осенним листком. А затем выпадал снег, и тогда осенняя хандра, которой страдал Марк, отступала, похороненная под снежным ковром. Он и не замечал, как Ива помогала ему преодолевать самое ненавистное время в году.

Теперь же все было одинаковым. Ни осени, ни весны, ни зимы, ни лета. Лишь странное, душное и сухое, ни морозное и не горячее, а какое-то… никакое. Как бледное дневное солнце, которое не слепило и не грело. И постоянный ночной холод.

В потоке мыслей Марк и не заметил, как в его руках оказалась царапанная эмалированная кружка, дымящаяся моховым напитком. Теперь бродяги вспоминали о том, как до Гражданской во дворах резвились дети.

«Они непременно спились бы, — подумал Марк про собравшихся. — Если бы только можно было где-то достать спирт».

А все-таки хорошо, что такой возможности у них не было. И они стояли с философскими, меланхоличными выражениями на лицах, предаваясь дурману грез о прошлом. Марк вдруг ощутил себя частью этого странного подмостового братства.

Энигма появилась незаметно, словно все время присутствовала на утреннем собрании. Марк увидел ее, когда она вслед за остальными пошла мыть тарелку в реке. Он бросился к ней, поприветствовал, но допрашивать не стал. Думал, сама все расскажет.

Она лишь таинственно улыбнулась и запела, полоща посуду в воде:

Живи и умирай
С рассветом и закатом,
С рассветом и закатом
Путь новый начинай.
И пусть сгорит дотла
От жара звездной пыли
Усталая душа
И дымкой от костра
К созвездьям срежет мили.
Проснется царь небес
И праведным огнем
Согреет новый день,
И с новым светлым днем
Мы снова оживем,
Как знак ночных чудес,
По новой жизнь начнем.

— Не хочу я умирать, — тут же ответил Марк, отряхивая тарелку. — Хочу без смерти начать новую жизнь. Вместе с Ивой.

Под мостом в речке заплескалась рыба. Издалека доносились гудки и шипение Тканевого завода — необычное для него оживление. В последние годы этот завод заметно снизил деятельность, не хватало работников. Марк думал, что всему виной было форсированное развитие машиностроения и производства роботов. Еще до войны шла активная пропаганда, а после, когда выбор профессии перестал быть делом добровольным, многих направляли обучаться именно в эту сферу. Затем определяли на соответствующие должности. К тому же, война забрала с собой немало жизней, в том числе жизней работников. А после войны — ужесточение режима и многочисленные аресты. И Зверь.

Тканевый завод казался Марку куда более симпатичным местом для работы чем то, куда его насильно определили. Он предпочел бы трудиться над тканями, чем над машинами. И пугающая цитадель, центр политической жизни, была далеко, в отличие от современных заводов, построенных вокруг нее.

— Узнав о том, кем ты являешься и в каком мире живешь, ты по-прежнему хочешь найти ее?

— Теперь я хочу найти ее больше прежнего. Мир оказался не таким, как я думал. У меня словно земля из-под ног ушла, и теперь мне особенно нужно быть рядом с ней, — Марк спрятал лицо ладонью, подавляя слезу. — Я надеюсь, что она еще жива.

— Оставь надежду всякий здесь живущий.

— Очень жестко с твоей стороны, — он рассердился. — Даже не верится, что прошлым вечером ты тут нюни распускала.

— Убери надежду, и твои мучения пройдут, — Энигма вопросительно наклонила голову. — Думаешь, я бы так страдала, не будь у меня надежды?

— О, так фарфоровая кукла все же на что-то надеется? — сухо отрезал Марк.

— Очень жестко с твоей стороны, — повторила за ним Энигма, но обиды в ее тоне не прозвучало.

— Без надежды я остался бы дома и умер там в одиночестве от голода. Если бы за мной не пришли, конечно. Но я вышел на улицу, вслед за этой самой надеждой. И узнал удивительные вещи о своем мире.

— И что, полегчало?

— От твоего появления стало только хуже.

— Вот как? Что ж, — Энигма задумчиво поглядела на солнце, утопающее в тучах. Светило стало невероятно бледным, и все же она щурилась, от чего ее пушистые, словно покрытые инеем ресницы почти сомкнулись. — Давай-ка с тобой прогуляемся. Вслед за надеждой. Но сначала нам нужно переодеться.